Сумерки застали нас у подножья Святой Горы врасплох. Стучимся в ворота одной кельи – тишина, никто не открывает. В другой – то же самое. Вдруг откуда-то сверху, из зарослей, по-русски: «Кто такие?»
– Паломники из Москвы.
И после небольшой паузы: «Поднимайтесь сюда».
Так мы оказываемся в сложенной из плоских камней, не скрепленных раствором, келье русского отшельника игумена Венедикта. Впрочем, старца нет дома. Нас принимает его послушник отец Кукша.
– А мы уж совсем было собрались прилечь на полянке...
Наш собеседник покачивает головой: «Здесь, особенно на Каруле, за стенами келий лучше не ночевать».
– Змеи?
Отец Кукша смотрит на нас пристально и серьезно. Похоже, взвешивает, как мы отреагируем на услышанное. Наконец отвечает: «Бесы... Здесь ведь как: становишься на молитву, а вокруг кельи стук копыт. Вроде мул скачет кругами. А какой тут мул: с одной стороны пропасть, с другой – скала.
Пугают... Порой над ухом рыкнет так, что волосы дыбом встанут. Однажды без видимой причины в сердце вошел неописуемый ужас. Тут же упали нары. По полу заметались полчища крыс. А я стою и Иисусову молитву вспомнить не могу. Буквально по букве высвечиваю ее в сердце. Наконец осилил до конца, и страх отступил.
Недавно в соседней келье у нас священник один ночевал, тоже паломник. Он, похоже, счел, что я тут от одиночества мышиного писка пугаюсь. А наутро пришел – весь синий.
Ночью, говорит, кто-то схватил за руки – за ноги и пытается выволочь из кельи. А что значит выволочь: в двух шагах за дверью – пропасть! Ничего не видно, хоть глаз выколи. Перекреститься священник не может, так крепко держат. В конце концов все же сотворил крестное знамение, включил фонарик – никого...
А старцы бесов гоняют. Да и как врагам не боятся таких, как наш сосед отец Стефан! Ему сама Богородица являлась. Когда-то власти хотели выселить его. За то, что он занял участок карульской земли, не заплатив денег. Тогда Матерь Божия встала на пути изумленных полицейских».
Про отца Стефана мы слышали и раньше, в нашем Пантелеимоновом монастыре. Некоторые считают, что у него дар прозорливости. Во всяком случае, когда у старца был наш монах отец Софроний, тот вдруг нарисовал ему какую-то карту и дорогу. Потом написал: «120 километров». Вскоре монаха увезли в Салоники на операцию.
«Впрочем, заговорились мы, – говорит отец Кукша. – Тесно у нас. Двоим в ту самую келью идти надо. И, обращаясь ко мне: а вы ляжете тут, у входа. Видите, дверь я запираю. Ночью, если кто войдет, вы помните: дверь заперта. Надо успеть перекреститься. Тут заходят ночью».
Свет погас. Где-то заскреблись мыши. Читаю Иисусову молитву...
Среди тревожного зыбкого сна слышу человеческие шаги за дверью. Может, кто-то из наших? По узкой тропинке над обрывом в такой темноте пройти без фонарика невозможно. Я приподнимаю голову: света не видно. А шаги слышны. Рука крестится, пока снова не охватывает сон. Все это повторяется еще два раза. Рассвет встречаю с облегчением.
Через несколько дней один из моих попутчиков, ночевавших в соседней келье, человек уже немолодой, серьезный, сказал: «А знаешь, что со мной той ночью было? Проснулся, а рядом со мной – жена. Она умерла полтора года назад. Я чувствую тепло ее тела, ее плоть. Во мне просыпается такое чувство, как тогда, когда она была жива. Она манит меня. Я наклоняюсь к ней и целую ее... И тут же видение исчезает».
«В первые дни на Каруле я боялся бесов. Хотел уйти отсюда. А потом думаю: это мой дом, пусть они уходят. Креста они не выносят. Я как-то ночью смотрю: штук сорок спускается по дороге. Ничего, думаю, подойдите поближе. А потом – крестным знамением их. Они бегут, злобствуют, грозят. Кричат так: вы, монахи, хотите наши места занять»...
Мы у сербского отшельника схиархимандрита Стефана. На Афоне он полвека. На Каруле, в одиночестве своей кельи, – сорок лет.
О старце говорят разное. Одни, что впал в прелесть, слишком много говорит, постоянно в беспокойном движении. Другие называют его юродивым. А какой покой от юродивых? Впрочем, не нам судить.
Встретил он нас действительно необычно: в мирской одежде сбежал по тропинке навстречу. Что-то напевает, посвистывает. Издали кажется стройным юношей. Вот только борода и длинные волосы, превратившиеся в настоящий войлок.
Мы познакомились. «Георгий? – переспрашивает старец. – Это хорошо, святые мученики по молитве приходят на помощь раньше всех».
Он приглашает нас к себе. С пристани, если задрать голову, его келья видна, но самим ее найти было бы невозможно. Наш хозяин раздвигает густые кусты. За ними – едва заметная каменистая тропинка. Крутая! Местами надо подтягиваться, держась за веревку. Наконец мы в его владениях.
Основой кельи является пещера, в которой два небольших озерца. У входа в пещеру старец десятилетиями и строил свои лабиринты. Здесь храм, небольшая гостиница для паломников, многочисленные хозяйственные постройки. Отшельник говорит быстро, на смеси русского и сербского, но понятно практически все.
«Землю на огород носил издали. Пять тысяч раз ходить пришлось! А камни – снизу поднимал, от пристани. По ночам таскал. Прохладно, луна светит, хорошо! Я сильный был. Не лечился никогда».
Старец стоит рядом с крестом, на котором написано: «1922. Схиархимандрит Стефан». Могилу себе уже подготовил.
Хозяин на минуту оставляет нас и возвращается в облачении. В его одеянии – одна необычная деталь. На вязаной шапочке – значок четников, сербских партизан-монархистов времен второй мировой. Отец Стефан командовал таким отрядом.
«Меня и расстреливали, – рассказывает он о своей жизни. – Поставили к стенке, и с нескольких метров двое из автомата. Никак попасть не могут. Я бросился бежать. Пули вокруг тела свистят, одежду прожигают. Так и ушел. Без единой царапины».
Мы оказываемся в комнатке с видом на море. Она вся в иконах. Много и фотографий. Их оставляют, присылают этому необычному монаху паломники, благодарные за духовную помощь. На одном снимке – сам отец Стефан. Что- то пишет, а рядом – голуби.
«Птички любят, когда я пишу», – говорит келиот.
Тут же – множество книг. Карульский старец известен своими богословскими трудами. Он пишет их на греческом, английском, немецком языках.
«Сейчас готовлю книгу о Конце Света, – говорит отец Стефан. – Люди боятся двух зол – болезни и войны. А их надо использовать во благо. Недавно, после урагана, когда я таскал поваленные деревья, заболело вдруг сердце. Голова горячая. Я говорю: «Слава тебе, Господи!» И все прошло. И за болезнь, и за смерть – за все благодарить надо.
А война? Вот Америка всегда завидовала громадности России. В начале века американские масоны дали денег Японии для войны с Россией. Во время сражений многие видели, как ангелы забирали души погибших христиан на небо. Во время Второй мировой войны, когда воевали безбожники, подобного не было. Исповедуйся, причащайся и ничего не бойся. Исповедь – это ключ от Царствия Небесного.
Запомнили вы или нет, я вам сказал все. Будет война или нет – знаете, – что делать.
А Америка, кстати, скоро рухнет. Пропадет страшно, начисто. Американцы будут бежать, стараться спастись в России и Сербии. Так будет».
Наш хозяин направился приготовить неприхотливый обед: «У меня любят останавливаться. Я богатый».
В отличие от большинства монахов старец разрешил сделать фотоснимки. Только с условием – чтобы видны были посаженные им цветы.
С каким послушанием он исполнял все наши просьбы, отвечал на вопросы! Вспоминается и острый взгляд его. Казалось, что про каждого из нас он знает. А разговаривал с нами, как с детьми. Неожиданно запел: «Ты, товарищ мой, не попомни зла...» Запел невероятно высоким дискантом. Потом сказал: «Раньше у меня был хороший мужской голос, потом я его лишился. Пою детским».
На прощание карульский схимник подарил нам по иконке Божией Матери Троеручица.
От карульской пристани и начинается подъем на Святую Гору. Кругом огромные кактусы. Их головки с семенами, покрытые мириадами мельчайших иголок, съедобны. По вкусу немного напоминают хурму. На Каруле, которую всегда называли суровой и голодной, кактусы – подспорье в питании аскетов, рацион которых веками состоял из оливок и сухарей. Раньше из своих «ласточкиных гнезд» отшельники на длинных веревках спускали корзины, и проплывавшие мимо рыбаки оставляли припасы. Такой подъем и получил название «каруля».
Крутая каменистая тропа обильно унавожена мулами. На них погонщики- албанцы возят наверх камень и продовольствие. Впрочем, албанцы появились здесь недавно. Раньше и камни, и землю носили монахи. Иной раз смотришь на какую-то остроконечную вершину, куда, кажется, и забраться-то невозможно, а на ней – калива.
Бесчисленные развалины построек, выложенные камнем террасы мы встречали в наших путешествиях по Афону постоянно. А находящиеся в запустении пятиэтажные, сложенные из огромных монолитов здания нашего Пантелеимонова монастыря! В его старой мастерской, где стоит оборудование начала века, – множество кожаных ремней от грыжи. Тяжелы иноческие послушания! Весь Афон вымощен камнем монашеских трудов. И это – лишь видимый образ молитв.
Молитвы вознеслись к Небу, камни остались на земле.
...Выше Карули начинается Катунакия. Добравшись сюда под палящим солнцем, мы остановились, обливаясь потом. Из кельи навстречу вышел молодой монах. Обычное афонское приветствие: «Эвлогите (Благословите)». Наш собеседник отвечает: «О Кириос (Господь благословит)». Мы показываем наверх и произносим одно из немногих знакомых нам греческих слов: «Атос (Афон)». Но, оказывается, монах немного говорит по-русски. Тут же появляется традиционный набор для паломников – стопка вкуснейшего ликера (в нашем монастыре подают анисовую), рахат-лукум и стакан холодной воды, которая сейчас ценнее всего.
Наш новый собеседник, отец Василий, – грузин. Шестилетним ребенком его вывезли из Казахстана. Последние несколько лет – на Афоне. Мы оказались в келье, где подвизаются иконописцы. Их называют «климеосы» по имени старца, основавшего эту обитель. Рядом с нами за столом – нынешний настоятель, отец Хризостом.
Отец Василий показывает мастерские. В ходе разговора выясняется, что именно здесь была написана знаменитая Иверская Монреальская икона. И именно отсюда вместе с Иосифом Муньосом Кортесом она начала свой путь по миру. Буквально за пять дней до нашего прибытия точная копия чудотворного образа, исчезнувшего после убийства брата Иосифа, была отправлена отсюда в Америку. Ее заказал Дом Иконы, созданный друзьями и соратниками покойного Муньоса Кортеса. Как и первую икону, ее написал отец Хризостом.
Братья, подвизающиеся в Катунакии, – зилоты, непримиримые. Об этом феномене – разговор особый.