"И человеческое добро, и человеческое зло на земле суть введение и приготовление для человека к вечной жизни либо в царстве вечного Божиего добра - в раю, либо в царстве вечного диаволъского зла в аду.
Рай не что иное, как осуществленное Евангелие, пережитое - прочувствованное Евангелие. Более того, рай - это прочувствованный человеком Господь Христос в полноте Его Богочеловеческой личности. А Христос живет в человеке посредством Своих Богочеловеческих добродетелей. Они постепенно проникают в душу и неотступно выталкивают из нее грех, зло, смерть и диавола, а власть передают добру, любви, истине, безсмертию и Богу" [1].
Отец Владимир учил нас, что нет иного пути к Богу, кроме пути Покаяния.
Дивеево - покровом святых молитв Божией Матери, велией мольбой преподобного Серафима, всех известных и непрославленных святых этой Небесной земли - Четвертого удела Пренепорочной Матери - стало тем местом, где устоявшаяся за век атеизма трясина русской жизни всколыхнулась, задвигалась, и люди, не веря себе, опамятовались, пробуждаясь к жизни в Боге. Одним из тех, через кого здесь наши святые творили чудеса - был отец Владимир. Безконечно любящий святых, он стал их прилежным учеником и подражателем. Недаром в народе отца Владимира именовали "служкой Серафимовым".
Батюшка был, как говорится, "не для всех". Для людей поверхностных, ищущих в Церкви, в лучшем случае, облегчения своих бытовых ситуаций - батюшка остался "за запертыми дверями", хотя многим помог и в обыденных нуждах.
Отец Владимир щедро дарил себя без остатка и тем, кто, хотя бы подспудно, ощущал, что далек от начала пути к горнему, и тем, кто уже ступил на тропу, ведущую в жизнь вечную. Игумения Арсения [2], будучи послушницей и разговаривая со своей духовной матерью, схимонахиней Ардалионой, о пути спасения, часто спрашивала ее: "Где я?" - "Матушка всегда отвечала, что меня нет нигде, потому что во мне еще нет ничего, что служит залогом спасения, нет даже сознания погибели, которое заставляет искать истинного спасения". Смею думать, что отец Владимир отличался именно этой особенностью: видением грехов своих - в той мере, когда человек приближается к прояснению понятий "вечной смерти" и "вечной жизни". Именно поэтому он бросался на помощь нуждающимся так, как торопятся спасать утопающих.
Вспоминая своего духовного отца, старца Иосифа, отец Владимир приводит его (и свои) слова: "Жить надо так, чтобы Господь услышал, как ты кричишь и плачешь во грехах своих". Заблуждаются те, кто думают, что для такой степени покаяния нужно совершить особенные падения. Святоотеческая мысль освещает нам этот вопрос: созерцание в себе страстей и грехов подобно гадам, имже несть числа открывается в сердце по мере самоотвержения и смирения; за ними приходит осознание не просто своей греховности (прокаженной приверженности ко греху), но полной своей неспособности к исправлению, то есть бездонной духовной немощи и нищеты. Затем восчувствование ее в себе, сокрушение и страх. Нужно, чтобы открылись духовные очи, чтобы зрение своей греховности стало не принужденным, а естественным состоянием души. При этом становится естественным и непреложным постоянный вопль о помиловании (своем и чужом). Эта-то степень познания себя рождает неизвестное, непонятное миру страдание о другом, как о себе самом (плач о душе чужой, как о безконечно родной, или своей собственной). Это великий дар благодати Божией. Потому что видеть себя таким, каков ты есть на самом деле, можно только вдвоем с Богом. Но так близко Он приближается только к душе смирившейся не воображательно, а действительно. Редкий сошел в собственный ад. Так как человек чаще всего не хочет ни осознать, ни углубить восприятие степени своей падшести, которая одна смиряет на самом деле. Но лишь постигший и оплакавший себя, имеет силы взять другого за руку и вместе с ним спускаться в его преисподнюю. И падать ниц перед Богом и кричать о чужом помиловании, доколе не услышит.
Один раб Божий заметил, что отец Владимир был человеком, который "сбивал цену" на самого себя. Он был столь прост, безыскусен, столь доступен, первым просил прощения, подставлял плечи под чужое, самое тяжелое, немедленно включался в те ситуации, от которых другие отшатывались. В общем, вел себя, как человек, не имеющий о себе не только высокого, но вообще никакого мнения. Что слишком неординарно. Правда, мы все читали, что должно считать себя худшим и низшим всех - "рабом неключимым" (все слышали об этом на проповеди), но нечасто можно увидеть людей, которые реально себя так ощущают.
Были и остаются те, кто воспринимали батюшку поверхностно: "Вот-де мол, такой простец: пошутит - и отскочит хандра, попросишь помолиться - и ощутительно легче". Люди, которые так и не узнали, рядом с кем они прошли. Батюшка прятал от праздно любопытных свое подлинное лицо. Может быть и не всем, считающим себя приближенными, оно открывалось. Перебивая сонм солнечных воспоминаний, на фоне лучезарных батюшкиных улыбок - сквозь и более них - передо мной незабываемое, истинное лицо батюшки. Исполненное той глубины, на которой мы не бывали. Той красоты и кротости молящегося плачущего сердца, которое подражает состраданию Самого Христа. И в последнем грешнике Господь, при первом намеке на покаяние, с болью неизреченною видит "впавшего в разбойники". Молитвами подобных людей, способных воспринять этот уровень милосердия, Бог продолжает терпеть и щадить Россию. Все печальники земли нашей, исходящие слезами по ночам перед Распятием и Царской иконой, неизъяснимо похожи на тот портрет святости, который непроявленно носит в себе (печатью дара Духа Святаго) каждый. И потому, заметив этот неземной отблеск на лице другого, душа тянется к нему в неосознанной жажде подражания, чтобы выявить подобное - в своей глубине. Этот свет открывается во всей непередаваемой, щемящей красоте в ликах праведников и подвижников всех веков.
Дивеевский схимник И. свидетельствовал (не ведая о батюшкиной кончине в Москве), что отец Владимир преставился, и он видел, как его душу встретил сонм мучеников. "Батюшка принят на Небесах как священномученик". Явно, что он заслужил этот дар не только страданиями своей предсмертной болезни. Все, получившие мученический венец, были подготовлены к нему неведомыми миру внутренними скорбями (во-первых, дарованными Богом, потом - самопроизвольными, принятыми на себя добровольно ношами с чужих плеч).
Меня поражала любовь батюшки к Государю. Кроме многих глубоких ее причин, это безусловно было поклонение величайшему крестоношению Царя, соединившему в себе несметное число крестов русского народа. Подняв на свои плечи это непомерное бремя, Государь следовал по стопам своего Спасителя до конца. Любовь батюшки к людям явно, и чаще - незримо, была принесением себя в жертву. Духовные дети одного известного мне старца-архимандрита, когда он заболевает, с сокрушением произносят: "Болеет за наши грехи". Все, знавшие отца Владимира, понимали, что он готов был принять любую тяготу другой души - на себя. И, когда он заболел, мы ощутили: за наши падения!
Святые отцы говорят, что увидеть свои грехи на самом деле - посильно редкому. Отец Владимир был из тех, кому было открыто это зрение. Своим восприятием он помогал людям разглядеть себя воочию и ужаснуться - покаяться. Многие были свидетелями того, как батюшка посредине исповеди возвышал голос: "А теперь покаемся перед нашим Государем". Падал на колени и начинал перечислять смертельные наши вины перед Царем - по длинному списку. Обливался слезами сам. Навзрыд плакали люди... "Нам очень нужны такие священники", - общее мнение. Но как нам их недостает...
"Проповедь всемирного покаяния", обещанная батюшкой Серафимом при конце времен, осуществляется им и через верных учеников своих, по сей день - через отца Владимира. "И на сие великое чудо (проповеди) соберутся в Дивеево люди со всех концов земли. И там, проповедуя всемирное покаяние, я открою четверо мощей... Но тогда уж и настанет конец всему", - преподобный говорил, что на весь мир просветится свет "сего дива истории, сего Четвертого жребия вселенского Божией Матери, нового света Афонской женской Дивеевской Горы: сего места спасения всего мира во времена антихриста" [3]. "Во дни той великой скорби, о коей сказано, что не спаслась бы никакая плоть, если бы, избранных ради, не сократились оные дни, в те дни остатку верных предстоит испытать на себе нечто подобное тому, что было испытано некогда Самим Господом, когда Он, на кресте вися, будучи совершенным Богом и совершенным человеком, почувствовал Себя Своим Божеством настолько оставленным, что возопил к Нему: "Боже мой! Боже мой! Для чего Ты Меня оставил?" Подобное же оставление человечества благодатью Божией должны испытать на себе и последние христиане, но только лишь на самое краткое время, по миновании которого не умедлит вслед явиться Господь во всей Славе Своей и все Святые Ангелы с Ним. И тогда свершится во всей полноте все от века предопределенное в Предвечном Совете" [4].
В России были известны многие пророки, предвидевшие приход революции как результат неверия, обмирщения и чисто внешнего исполнения обрядов, лишенного горячей и самопожертвованной веры, которую требует Православие. Наблюдая отсутствие истинной веры у многих людей, епископ Феофан Затворник воскликнул: "Через сто лет что останется от нашего Православия?"
О будущем России пророчествовали старцы Иоанн Кронштадтский, Анатолий Оптинский, Алексий Зосимовский, Варнава Гефсиманский, Аристоклий Московский и другие.
В 1930 году архиепископ Феофан Полтавский суммировал пророчества: "Вы меня спрашиваете о ближайшем будущем и о последних временах. Я не говорю об этом от себя, но то, что мне было открыто старцами. Приход антихриста приближается и уже очень близок. Время, разделяющее нас от его пришествия, можно измерить, самое большее, десятилетиями. Но перед его приходом Россия должна возродиться, хотя и на короткий срок. И Царь там будет, избранный самим Господом. И будет он человеком горячей веры, глубокого ума и железной воли. Это то, что о нем было нам открыто. И мы будем ждать исполнения этого откровения. Судя по многим знамениям, оно приближается; разве что из-за грехов наших Господь отменит его и изменит Свое обещанное. Согласно свидетельству Слова Божия, и это может случиться тоже" [5].
"Все будущее зависит от нас: если мы возродимся к истинной православной жизни - Святая Русь будет восстановлена. Если нет - Господь может изъять Свои обещания".
Жизнь отца Владимира - призыв народа русского к истинному покаянию перед Царем и Богом, которое так и не осуществилось в мере, которой от нас ждет Господь. Как не произошло и должного прославления Царя. Именно поэтому страшное бедствие неотвратимо надвигается на нас. Жизнь отца Владимира - луч Божьего Света, который очищал, просвещал, дарил душе Пасху. Но сквозь этот сияющий поток, ежедневные: "Христос Воскресе!" (которые были не словесной формулой, а самой Пасхальной жизнью) - прикровенно присутствовало служение батюшки Страстям Господа. И сегодня - Распятие Бога - длится: "кровь льется потоком, потоком, потоком..." - так ощущал очень близкий по духу отцу Владимиру и высоко им чтимый архимандрит Тихон (Агриков) [6], великий старец нашего времени (15.11.2000). Пасха всех священнических лет отца Владимира была реальностью, потому что неложным было его предстояние Кресту Живого Христа, завершившееся собственным мученичеством. И если мы хотим приобщиться Пасхе вечной, мы должны знать, что иной цены за ее обретение - нет (и для нас тоже - не будет).
Так любить каждого человека, как это было даровано отцу Владимиру, в том числе больного, прокаженного от грехов, одержимого, можно только из великого плача сердца перед страшными, смертными страданиями за нас - Господа. Стремление облегчить, принять на себя боль другого - это жажда соучастия (в меру слабых человеческих сил) в Его крестных муках. Это - жажда мученичества за Христа, которая, по определению святых отцов, есть большее, чего может достигнуть человеческая душа на земле [7]. Недаром отец Владимир говорил: "Христиане последних времен должны прийти в духовное устроение первых христианских мучеников".
Для меня отец Владимир - святой последних времен, который не бросит, не оставит в голод и холод, в болезни и пытке; в худшую, самую непосильную минуту - поддержит и защитит просящего его святой помощи. Будем подражать, в меру своих ничтожных сил, примеру жизни батюшки, исполняя его завет: "Проси у Господа любви к Нему и ко всем людям". Ибо просящему будет дано и стучащему - отворят. Священномучениче Владимире Дивеевский, моли Бога о нас! Да не погибнем. Как ты сказал нам: "Одного Бога бойтесь. Другого не страшитесь. Бог верных Своих подкрепит: и в воде не утонем, и в огне не сгорим".
Блаженной памяти старец Паисий Святогорец сказал: "Духовный человек - весь сплошная боль, - ему больно за то, что происходит, ему больно за людей. Но за эту боль ему воздается Божественным утешением. Он чувствует боль, но чувствует в себе и Божественное утешение, потому Бог из рая бросает в его душу благословения, и человек радуется от Божественной Любви. Вот что такое радость, духовная радость - невыразимая и заливающая сердце..."
Христос воскресе, батюшка! И слышим в ответ: "ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!"
От духовных детей второй годовщине иеромонаха Владимира
Могила иеромонаха Владимира в Дивеево