Склоняюсь перед памятью незабвенного батюшки, вспоминаю строки: "Дар покаяния мне дороже и вожделеннее сокровищ всего мира. Очищенный покаянием да узрю волю Твою непорочную, путь к Тебе непогрешителъный и да возвещу о них братии моей! Вы, искренние друзья мои, связанные со мною узами дружбы о Господе, не посетуйте на меня, не поскорбите о моем отшествии. Отхожу телом, чтоб приблизиться духом; по-видимому, теряюсь для вас, по сущности вы приобретаете меня" [1].
Быть может, эти слова пришли на память потому, что вокруг много безутешных, плачущих на батюшкиной могиле, тоскующих без его сиюминутной отзывчивости, ощутительной поддержки - словом, делом, действенной молитвой. Но не может уйти в небытие тот, кто так любил Христа, и преданно, как можно любить только ради Него,- всякого человека. И служил, помня редко исполняемую заповедь, каждому как верный слуга: ...кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий, как служащий… А Я посреди вас, как служащий, - говорит Господь. (Лк. 22,26-27). Не может быть лишен духовного слышания тот, кто отзывался на чужую боль, вблизи и на расстоянии, без рассказов о ней. Священник, для которого покаяние с молитвой были первым деланием жизни. Из наших твердокаменных сердец он изводил источники "воды живой" - слезы о своих грехах. Для многих - это большее чудо, чем явление вещественных источников из реальных камней. Для Бога нет ничего дороже в нас, чем нелицемерное покаяние. Недаром в современном христианине оно редкость. Во все времена молитва, совершаемая без покаянного чувства, подвергалась сомнению. Оно обучит всякой добродетели. Одухотворит рассуждение, которое без него может стать рассудочностью.
Отец Владимир относился к числу священников, отдающих главное время и силы основе нашего спасения - покаянию людей. Всенародное покаяние, по сей день неосуществленное, - единая и последняя надежда для продления жизни России. Он касался глубинных струн сердечных, оживлял безчувственную совесть, реанимировал души. Начинал плакать о попранном образе Божием, прежде чем стоящий перед Крестом и Евангелием становился способен действительно предстать перед ними - увидеть грехи свои. И через минуту или сразу же - начинал плакать сам исповедующийся. Потому что истинная скорбь о грехах чужих, дарованная зрением своих, [2]- чудотворная сила, передающаяся во мгновение, как пламя одной свечи - другой.
Этот человек, возвращавший ежедневно к жизни, никем, кроме Бога, не сосчитанные, сотни и сотни людей, нередко способных плыть уже только по течению, [3] - не только жив, но жив особенным, цельбоносным для нашего времени образом. Ибо о нас сказано: И, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24,12).
"Где мала любовь, там мала и вера в Бога и в безсмертие души. Где нет любви, там полный мрак неверия, а это значит - ад" (святитель Иустин Сербский). Прежде чем завершить сатанинский проект по уничтожению Православия на земле, нужно затянуть душу народа ледяной корой безсердечия, чтобы лишить нас главных черт, присущих России и русским: способности со - страдать- болеть чужой болью, радоваться не только своей радостью, любить, забывая себя, разлюбив себя. Батюшка не только сам приобрел эти Небесные черты, он дарил стремление к их обретению другим людям, возвращая тепло-хладным христианам видение их порочного, внешнего благочестия. Он созидал из них воинов Христовых, любящих убиенного Царя и свое Отечество, нетерпимых к ересям явным и тайным, готовых биться за свою подлинность: за жизнь души и духа в себе и ближних в безпощадной войне с гордостью, самолюбием, самоутверждением, нечистотой, всяческой ложью, начиная с оправдания себя, духовной атрофией, чувством самодостаточности...- всеми безчисленными видами грехов, погружаясь в смрадные, тинные воды которых мы теряем все дары Божии, начиная с радости. Забываем свое предназначение: в о з д а в а т ь, пусть немощною любовью, - за всеобъемлющую, безконечно снисходящую, без числа прощающую любовь Б о ж и ю -единую заповедь, на которой созиждется весь Закон и пророки.
Воистину было расширено сердце этого человека, способное вместить и понести неудобоносимое. Так естественно стремление иметь отдых, уединение, отстраненную от шквала чужих бед жизнь. Но у батюшки, кажется, этого не было. Подобно старцу Алексию Мечеву, который, имея семью, держал двери дома незапертыми, считая, что духовный отец днем и ночью должен быть доступен для духовных детей, как для своих собственных.
За полтора года до конца жизни отца Владимира в его доме единовременно замироточило около сорока - их никто не считал - икон и фотографий. Запомнила дату: день Владимирской иконы Божией Матери. Среди них многочисленные портреты подвижников нашего времени. Помню, как он двигался в своей молельне, смиренный, безшумный, под взглядами живых духоносных старцев, столь близких ему, которые вместе с Царицей Небесной, Господом и преподобным Серафимом были здесь главными хозяевами. С благоговейным страхом смотрела на мокрый след от скатившейся капли на лике архимандрита Сергия (Сребрянского), духовника Марфо-Мариинской обители милосердия: на черно-белом снимке глубоко чтимого батюшкой святого, как у живого человека, глаз наполнялся новой слезой. В эти минуты батюшка тихо, с большой духовной силой произнес, не отрывая взора от другого портрета, на котором также было рассеяно несколько крупных капель: "Мой любимый пастырь - отец Алексий Мечев. Когда я еще не предполагал стать иереем, думал: "Если быть священником - нужно быть таким священником"". Незабываемо ощущение Неба, склонившегося над этой кельей, кротко и пристально внимающего всему, что здесь происходит. Душа чувствовала непривычную робость, выбирала слова, боялась произнести что-нибудь неверное, недостойное той невыразимо чуткой тишины, которая наполняла - явную для этих скорбящих старцев и сокровенную для нас - тайную жизнь этой малой обители.
И на смертном одре, по свидетельству матушки, отец Владимир о всех безпокоился, скорбел, молился, продолжая до конца с глубокой отдачей участвовать в жизни своих духовных детей. Многие справедливо негодовали: почему не прекращают пускать людей к батюшке, ведь он при смерти? Но это было требование отца Владимира, Все это почти невероятно, так как несколько месяцев он питался считанными глотками сока в день. Физические силы были истощены, недостаточно сказать: до предела. Последний период его жизни - явление вышеестественное.
Теперь, в первые месяцы возвращения батюшки на единственную и подлинную нашу Родину, мы приобретаем его заново: с новым чувством покаяния за многие наши вины перед ним и новой благодарностью. Постоянно замечаем его ежедневную заботу с тех далеких, недосягаемых Небес, которые он приблизил к нам своей жизнью, смертью... Жизнью по смерти.
Низкий поклон Тебе, Господи, за то, что батюшка был, есть, будет всегда - с нами. Безмерно благодарим, ибо успением Ты сделал его приобретением, достоянием всех.
