Так нежданно-негаданно Феврония, дочь бедного древолазца из рязанского села Ласково, сделалась муромской самодержавной княгинею. Иные за власть мечами друг друга секут, жизни и достояния лишаются, иные же случайно её получают. Бывает , дорвутся, а не знают, что с нею делать. Да не такой была Феврония. Сразу догадалась, почему князь Пётр звал её на совет: откажись она вернуться в Муром княгинею, и он бы отказался, ибо не чувствовал в себе сил властвовать, хоть власти суетно жаждал, как всякому мужу свойственно. Нездоровья своего страшился, неопытности, отсутствия надёжных советников. Феврония же согласилась лишь потому, что знала: зачахнет он в изгнании, изведётся тоской по Мурому и сожалениями о неабывшемся.. Став же муромским властелином, глядишь, быстро насытится сладостным питьём, и опротивеет оно ему.
Согласилась, - но поняла на что, лишь стоя рядом с князем Петром в Борисоглебском соборе, облачённая в великолепные одежды прежних муромских государынь, окружённая народом, взиравшим на молодую княжескую чету с любовью и надеждой. Люди ожидали, что князь Пётр и княгиня Феврония принесут мир в напуганный усобицей город, станут править твёрдо и справедливо, заботясь о благе народном.
Перед отходом ко сну растревоженная думами Феврония заглянула к супругу.
- Мы с тобой теперь, сокол мой ясный, стали будто родители, на руках у которых орава чадушек. Хорошо, что ты – природный князь. Сумеешь научить меня, тёмную, уму-разуму, а то ведь я по-княжески ни ступить ни молвить не умею. Умных людей стану слушать, книги читать, - авось, и поумнею. Верно, свет мой?
Князь Пётр, сладко зевнув, отозвался:
- Читай. А я спать хочу.
Нежданная радость – возвращение в Муром , казалось, излечила князя Петра от всех недугов, прибавила сил в мышцах, заставила быстрей переливаться кровь по жилочкам. Как встарь, начал он выезжать на ловы звериные да устраивать пиры, раздавая своим милостникам почести и награды. Бояр не любил, не допускал к себе, помня, как они его выгнали из родительской вотчины; да и те, кто уцелел после усобицы, чуя свою вину, прятались по углам. Феврония же тем временем спешила наладить княжеское хозяйство. Вернувшуюся с сыном из дальнего монастыря Павлову княгиню ничем не обидела, не припомнила вражды и злословья, однако распорядилась жить ей отдельно и на глаза не показываться.
Первое её вмешательство в государственные дела многих переполошило. Узнав, как велики подати, кои платили князю подневольные люди, она ахнула и сократила их вдвое, простив все долги. Услыхав о том, к ней явился владыка муромский Василий увещевать княгиню.
- Подумай, госпожа, сколько расходов у князя. Надо ему воинство содержать, чтобы защищать Муром от лютых врагов. Надо челядь свою кормить, и коней, и всякий скот. Надо делать великие дары церквам, монастырям и соседним братьям-князьям. Наконец, надо жить по-княжески для возвеличивания славы нашего града.
Феврония задумчиво отозвалась:
- Хорошо ты говоришь, святой отче, век бы тебя слушала. Подати я только княжеским холопам скосила. Что до прочих горожан, надо, чтобы они сами решили, сколько станут платить в казну на воинство и поддержание величия Мурома. Церковь же, полагаю, свою десятину всегда получит.
Успокоила владыку. А впрочем,как задумала, так и сделала. С помощью писарей-грамотеев составила указ, обязавший горожан выбрать на сходках новых десятских и сотских, дабы заседать тем в княжьей думе вместе с боярами. Князь Пётр подмахнул указ, не читая. Объявили глашатаи самодержавную волю на городской площади, и забурлил город: выборы начались.
Тут явился из лесного убежища Гордята вместе со своей боярыней Забавой Онуфриевной и, прослышав о городских делах, начал лаять на князя. Мол, возносишь простонародье до решения государственных дел, а о боярстве забываешь; на кого опираться станешь, как придёт нужда?
Заступилась Феврония за супруга:
- Пустое брехаешь, Гордята. Какая дума без бояр? И они там будут сидеть.
Зло глянул на неё Гордята:
- В каком лесу, на каком болоте выучилась ты, княгиня, о государственных делах рассуждать?
- Не буровь, Гордята, - отмахнулся князь Пётр. – Такова моя воля, чтобы княгиня нам помогала. Она нас с тобой поумнее. А вот бери-ка ты булаву тысяцкого да надень воеводский шишак. Стань во главе воинства вместо убиенного тестя твоего Онуфрия Чудиныча.
Удивлённая Феврония насупилась, а польщённый Гордята заулыбался: не ожидал он такой милости.
- Гляди, не ошибись, отдавая войско Гордяте, - предостерегла Феврония мужа, когда они остались вдвоём.
Князь Пётр своенравно отмахнулся:
- Такова моя воля.
Уж очень полюбились ему эти слова, после коих всякий спорщик умолкал. Княгине, и той ничего не оставалось, как прикусить язык.
Собралась Дума – поровну бояр и посадских; принялись выборные судить-рядить, сколько налогов в казну платить. Такой галдёж подняли, что князь Пётр выскочил оттуда красный, будто из парной.
- Ну; заварили мы кашу, - только и сказал жене.
- Пускай покричат, - откликнулась она. – Что они решат, то крепко будет.
- Надоело их слушать. Сама бы там посидела.
- Назначь посадника, мой свет, а как они всё решат, он тебе и доложит. Сам же пока отдыхай.
Князь Пётр посмотрел на неё с благодарностью.
- Премудрая ты жена, Феврония. Быть по сему.
Постепенно дела наладились. Умолкли говоруны, утихли крикуны; новые подати хоть не всех обрадовали, были всё-таки поменьше прежних.
- Недоимки за прошлые годы прости народу, свет мой князь, - шепула мужу Феврония, крестя его, облачённого в парадное платье, перед выходом в гридню, где заседала Дума. Он изумлённо покосился на неё.
- Прости, прости, - подтвердила она. – Любовь народная дороже недоимок. Их всё равно не собрать. Пусть люди запомнят княжение Петрово как милостивое. Ужо, станут тебе в веках славу петь.
Обратившись мыслью к вечности, князь Пётр благосклонно кивнул.
Когда из-за двери гридницы раздались ликующие крики, тревожно прислушивавшаяся Феврония перевела дух. Лицо её осветила улыбка: никто не осмелится теперь хулить князя Петра, за которым стоит выборная Дума. Если и остались ещё среди бояр тайные вороги, не посмеют пикнуть, народа опасаясь.
Государев двор – не то, что хозяйство князя Петра. Не стало отдыха у Февронии. До свету вставала, до петухов. Сама будила ткачих и, задав им дневные уроки, сама обходила не только все погребы и кладовые, но заглядывала в конюшни, амбары и даже на скотный двор, везде указывая, как лучше устроить, а то и выговаривая за упущения. Под зорким глазом новой княгини оживало огромное, запущенное хозяйство муромского самодержца.
Князь Пётр приболел и более не ездил на охоту да и пьяными пирами начал тяготиться, предпочитая нежиться в постели. Чтобы оградить покой супруга от бесконечной вереницы посетителей, Феврония устраивалась с рукодельем перед дверью княжьей опочивальни и первой выслушивала все просьбы и доносы. Поначалу мужей муромских сильно это смущало, но потом все привыкли, что принимает их Петрова княгиня: за тем, что князю недосуг.
Помимо домашних хлопот – принародные. Что ни день, церковная служба, а в большие праздники надо при всём параде являться муромцам, а затем бояр с жёнами принимать у себя, щедро их одаривая. Пока князь ьПётр именитых мужей чествует, она с их жёнами мается. Защебечут боярыни, начнут знакомым косточки перемывать, а Феврония злого слова не вымолвит, лишь головой качает. На вопросы же настырные отвечает так:
- Не слыхала, не знаю и слушать пересмешных речей не хочу.
Пристыженные боярыни и умолкнут. Она же как ни в чём не бывало заведёт речь про хозяйство, про соленья и варенья, выпечку хлеба, либо про рукоделие, - и пойдёт беседа чинно и ладно, как подобает в государевом доме.
Долгими зимними вечерами она любила перед сном, если князь Пётр бывал в духе, посоветоваться с ним о том о сём, прося наставить и указать ошибки. Впрочем, князь Пётр не умел давать наставления; заправляй он сам делами, ошибок бы втрое наделал. Тогда, напоив мужа тёплым травяным отваром, укрыв пуховым одеялом, она немного читала вслух что-нибудь из Писания, а то, по его просьбе, какую-нибудь занимательную историю.
Времена наступали неспокойные. С востока доходили вести о чёрной туче неведомых народов, набухавшей ужасной грозой, и никто не знал, куда она двинется. Не всё1 ладно было и у соседей. В Рязанской земле страшное преступление учинил князь Глеб: собрав на мирный пир в Исадах всех своих братьев и племянников, велел он дружине перебить их, что было исполнено. Своим богомерзким деянием ужаснул он всю Русскую землю.
- Превысили грехи наши терпение Господне, - вздыхал князь Пётр. – Чует моё сердце, близко возмездие. Я ведь и сам много нагрешил смолоду. Любодействовал, убивал, чинил несправедливости, творил зло. Вот ты пользуешь меня всякими настоями, а болезнь моя не проходит, ибо послана она мне в наказание. Видно, не травы мне помогут, а чистосердечное покаяние.
Прояснилось его лицо, сделалось прозрачным, далёким от земной скверны, будто ангельский лик, и душу Февронии наполнила тихая радость; осторожно взяв исхудалую руку мужа, она поцеловала её:
- Вместе будем каяться.
- Какие у тебя грехи? – снисходительно усмехнулся он.
- Какие-нибудь найдутся. А гордыня, а неразумие, а упрямство?
