Не белы лебеди по синей воде плывут, - распустив паруса, мчат по быстрой Оке струги изгнанного из Мурома князя Петра. Печально проводили его горожане, долго вослед смотрели, надеясь, не повернёт ли назад. Нет, не повернул. В рязанскую сторону поплыл.
Сидя на своём струге, весело рассказывала Феврония ближним женщинам:
- Госпожинки скоро, начало молодого Бабьего лета. У нас в Ласково затеют девы хороводы, парни ночью снопы станут караулить от Лешего. А там недалеко Овсянницы да листопад. Ох скорей бы добраться…
Вместе с женой, состоявшей при княгине, плыл на струге Мартын, служивший ранее в дружине князя Петра, а ныне – свободный горожанин, пожелавший следовать за изгнанниками, куда бы судьба их ни забросила. Улучив час, дерзнул сказать Февронии:
- Никак, охладел к тебе князь, госпожа княгиня? На разных стругах плывёте.
Не обидевшись на слова юноши, Феврония задумчиво откликнулась:
- Не всегда солнышко греет одинаково, иногда за тучку прячется.
Имея язык предерзкий, Мартын изрёк:
- Вышла бы за меня, грел бы я тебя и лелеял, за тучку не прятался. Да и князь Пётр не плыл бы ные в изгнание, а самодержавствовал в Муроме.
Сумрачно глянула на него Феврония:
- Не тебе судить, что князю Петру ко благу. А что вышла я за него, так на то была воля Божья и любовь.
- Любовь? Полно. Что ты знаешь о любви? Говорят, у вас с князем и опочивальни разные.
- Говорят, хлебы варят, а щи пекут, кур доят, а коровы яйца несут, - с досадой откликнулась Феврония.
- Не злись на правду. То не любовь у тебя, а навь. Любовь – когда ночей не спишь, а увидишь – затрепещешь, руки так и тянутся… Рядом стоять, и то радость.
Какую жену не тронет, не смягчит трепетный и нежный взгляд? Феврония не удержалась от улыбки:
- Женская любовь другая. Тебе её не понять. И не гляди на меня, как волк на овцу. Бессовестный, у тебя жена молодая.
Он же по-молодецки неразумно и жарко признался:
- Ты мне всех жён милее.
Она досадливо поморщилась:
- Глаза у тебя завидущие, вот что. Не присуха это, а блажь. А ну-ка, зачерпни да испей водицы.
- Это ещё зачем?
- Остуду на тебя наведу.
Ворча и прекословя, он всё-таки подчинился.
- Теперь пойди к другому борту, и там испей, - попросила она.
Исполнил он и это желание княгтни.
- Которая вода вкусней? – хитро прищурилась Феврония.
Мартын пожал плечами:
- Что та, что эта. Ока есть Ока.
Тут она погрозила ему пальцем:
- Ступай к жене своей и помни: едино естество женское. Похоть легко насытить. Ненасытима лишь любовь.
Ненасытимой была её любовь. Видела, что слаб сокол и телом и душой. Сушила князя тайная немощь. Не умела помочь; все травы и заклинания перепробовала, а не одолела хворь, и оттого ещё сильнее терзалась страхом и любовью. Видя, как истаивают краски на молодецком лице, как тощает тело, исходила жалостью, в тоске и смятении и не зная, какое ещё средство прим енить, лишь бы вернуть ясну соколу прежние удаль и молодечество. Молитва ко Господу оставалась. Един Он мог помочь в неизречимой доброте и мощи Своей. Слабость же душевная не столь её страшила. Она была рядом с избранником, всегда могла подсказать и остеречь, - лишь бы прислушивался он к её речам, а не клонил ухо на сторону. И то хорошо, что Гордята прочь отошёл.
Плыли вест день вверх по реке. Ввечеру пристали к берегу и начали устраиваться на ночлег. Пока разводили костёр да варили яству, Феврония перешла на струг мужа ласковой беседой ободрить его. Князь Пётр и в самом деле нуждался в утешении. На заботливый её вопрос о самочувствии ответил хмуро:
- Уж не веселиться ли мне при кажешь, когда по доброй воле самодержавства лишился?
- Да и не печалиться, - улыбнулась она.
- Сейчас запрыгаю козлом, - с досадой отвернулся он.
- А вот как пойдём мы с тобой гулять лесом густым да борами солнечными, под ногами белый мох потрескивает, вокруг сосны, будто медные колонны в храме Соломоновом, синие небеса подпирают, - забудешь ты о самодержавстве.
Князь Пётр схватился за голову:
- Ох, тошнёхонько! Стольный град Муром на лесную глухомань променял. Лихо нам придётся. Надолго ли станет наших припасов? А далее что делать прикажешь?
- Не скорби, не печалься, господин мой ненаглядный. Бог милостив. Творец и Попечитель всему не оставит нас. Вспомни, я травница искусная: сама прокормлюсь, и ты голодным не останешься. Поставим дом посреди Ласкова, станем жить припеваючи.
- Нет, нет, не хочу! – закричал, разволновался князь Пётр. – Нечего мне делать в Ласково. Не желаю в деревне жить. Едем в Суздальскую землю. Тамошние князья мои сродственники, голодным постыдятся оставить. Назад поплывём.
- Да ведь мы с тобой договорились…
- И слушать не желаю. Ишь, что выдумала! Чтобы я, природный князь, да заделался простолюдинм? В Суздале примут меня по-княжески. А ты как хочешь. Я тебя не неволю. Сама выбирай, что т ебе дороже: муж или Ласково.
Наутро и в самом деле струг князя Пера, не дожидаясь прочих, поплыл вниз по реке, подгоняемый течением и попутным ветерком. Челядь княгини всполошилась. Печально по медлив, Фе6врония распорядилась плыть за князем. Серой утицей покорно потащилась вослед.
Около полудня проплыли мимо Мурома. Народ, бывший на пристани, с удивлением разглядывал несущиеся по реке княжьи струги. С берега что-то кричали, однако князь Пётр, загодя распорядившись поставить все паруса, дабы поскорее миновать родной город, даже из-под навеса не выглянул. Несомые течением, в тот день далеко уплыли, так что заночевать пришлось на пустынном берегу, в окружении и дремучего леса. Опасаясь зверья, князь Пётр спать решил на корабле . Феврония же, соскучившись по приволью лесному, стала его уговаривать:
- Погляди, свет мой князь, как весь берег цветами разубран. Не спеши ко сну. Сойдём со струга, подышим сладким лесным духом.
Уговорила , увела от людей Видя, что тихий вечер умиротворил князя Петра, осторожно спросила:
- Каково тебе ныне, голубь мой сизый?
- Неможется, как всегда. Долго нам ещё плыть?
- Ох, долго. Далеко до Суздаля;далее, чем до Ласкова. Леса пойдут дремучие, а в лесах не только звери лютые; кишмя-кишат те леса разбойничками-душегубами.
Князь Пётр совсем расстроился:
- А у нас и дружины нет. Пропали наши головушки!
А она продолжала:
- Грабят они всё дочиста. Мне тятя сказывал: струги топят, а людей убивают без пощады.
- Господи, за что? – со слезами на глазах взмолился князь Пётр. – За какие прегрешения изгоем должен скитаться, нигде пристанища не имея?
- Чем жизнью рисковать, да ещё неведомо, как нас в Суздале примут, если доберёмся туда живыми, лучше уж сельцо моё родное. Народ там мирный, приветливый, князя уважать будут… А, государь мой милостивый?
- Не навязывай мне своё Ласково!
- Да разве я навязываю? Как ты решишь, так и будет. Бочка держится обручами, а жена мужней волей. Вот и месяц восходит…
- И комар куснул. Да ну тебя, спать хочу.
Князь Пётр повернул назад, к стругу.
Напрасны были уговоры Февронии.Путаясь в тяжёлом подоле, шла она следом за ним. Их путь пролегал мимо костра, разведённого меж двух срубленных деревец; на перекладине висел кот1ёл над огнём. На обрубках скрутилась, пожухла от жара листва, и Феврония сокрушённо коснулась её со словами к кашеварам:
- Вы бы что похуже в лесу выбирали, молодую поросль не губили…..
Услышав это, князь Пётр бросил недовольно через плечо:
- Меня пожалей, а не лес. Не поеду я в Ласково. Скорей эти срубленные деревца опять зазеленеют…
Феврония провела невесёлую ночь. Утром, едва ей довелось задремать покрепче, разбудили княгиню: отплывает де князев струг. Плотный туман висел над рекой, и не сразу поняла Феврония, что не вниз князев струг поплыл, а назад повернул. У неё сон и грусть как рукой сняло. Ахнула:
- Видать, и впрямь ожили срубленные деревца.
Немало дивились решению князя Петра и на его струге. Слышали люди, как вечером заверял князь жену что ни за что не поедет в Ласково .
- Нешто срубленное деревце зазеленело? – спросили у кашевара.
Тот развёл руками:
- Видать, зазеленело, раз князь передумал.
- Деревце зазеленело, - ахали челядины. – В Ласково держим путь.
Плыть вверх по реке не то, что вниз; к вечеру еле добрались до Муромского предместья. Князь Пётр тут и повелел заночевать, дабы не смущать ьснова горожан видом своих стругов.
На их костры тут же прибежали мальчишки из соседнего посёлка, а следом и взрослые, принёсшие тревожную новость: в городе неладно, бояре ссорятся и даже дерутся, есть убитые, народ волнуется и требует возвращения князя Петра. Феврония застала супруга сильно взволнованным и растревоженнвым, позабывшим о еде.
- Поешь, мой свет, - огорчилась она.
- Разве пойдёт еда на ум, когда такое дело выходит? – отмахнулся он. – Женскому разумению сего не понять.
- А ты поешь да поспи , - настаивала она. – Утро вечера мудренее. Ужо, я тебе сонный отвар дам.
Уговорила. Убаюкала князя, а сама отправилась народ расспросить, что да как. Вернулась уже при звёздах, сильно обе6спокоенная. Усобица началась в Муроме, едва князь Пётр уплыл. Спорили бояре между собой за власть, никто другому уступить не хотел. Доспорили до мечей и кровопролития. Народ стал разбегаться: в соседних слободках пряталось много горожан. Зная, что княгиня из простых, люди разговаривали с нею не таясь, просили вернуться с князем Петром да порядок навести. Да как вернёшься? У них ни мечей, ни
дружины, бояре же озверели. Выведет воевода Онуфрий Чудиныч своё воинство наперерез князю, - что тогда делать? Не с кем было посоветоваться Февронии; затаив в себе тревогу, до света не прилегла.
Чуть забрезжило, все ещё спали, распорядилась трогаться в путь и перевела дух , лишь когда миновали пустынную муромскую пристань и далее поплыли. Ветер в тот день дул встречный, гребцы пополудни совсем выбились из сил, так что пришлось сделать остановку, не уплыв далеко от Мурома. Князь Пётр, даже пока ел, голову к родному городу поворачивал, и на лице его явственно были написаны тоска и беспокойство. Феврония торопила продолжить плавание, чтобы скорей добраться до милого Ласкова, однако супруг её пожелал тут заночевать, словно ждал чего-то. И дождался. Прискакали из Мурома всадники, всех переполошили. Челядины князевы схватились за оружие, да на счастье тревога оказалась ложной. Всадники были посланцами, посланными догнать струги князевы; они приступили к нему со слёзной просьбой вернуться в Муром.
Февронию позвали к мужу на совет. Приблизившись, она сразу заметила, какой радостью сияет ясен сокол, хоть старается выглядеть ьперед гонцами сурово. Вздохнула: прощай Ласково. Встревожилась: уж не собирается ли князь Пётр прочь её отослать, раз надумал вернуться в Муром?
- Зовут нас, княгиня, властвовать над Муромом, - важно сообщил к5нязь. – Что скажешь на это?
Успокоенная ласковым его голосом, она спросила строго:
- Почему не прибыл сам воевода Онуфрий Чудиныч да с первыми боярами?
- Мечом посекли воеводу, - нахмурился князь Пётр. – Многие вельможи о т меча погибли, ибо каждый хотел державствовать, а ума не имел. Сами себя сгубили.
Один из гонцов муромских, поклонившись, подал голос:
- Господин князь, ото всех бояр уцелевших и от всего града к тебе пришли. Да не оставь нас, сирых, но возвратись в своё отечество и самодержавствуй.
- Я на свете не один, - сердито напомнил князь Пётр. – Вы прогнали меня со княгиней.
- Не мы прогнали, - возразил гонец. – Вернитесь оба. Да господствует княгиня Феврония над жёнами нашими, как ты над мужами.
Князь Пётр торжествующе повернулся к Февронии:
- Чего молчишь? Язык проглотила, княгиня?
Тогда она села подле мужа и крепко взяла его за руку:
- Пусть ряд на пергаменте запишут, а мы почитаеи да поставим свои имена.
