Опечалив и взволновав народ, князь Муромский Павел внезапно умер. И не болел ьвовсе, а вдруг упал и перестал дышать. Бояре во главе с тысяцким воеводою Онуфрием Чудинычем спешно собрались думать, что делать дальше. Именитые горожане, купцы и все зажиточные муромские мужи собрались отдельно и, с одобрения посадника, потребовали в князья брата государя: дабы в заведённом порядке ничто не менялось. Бояре с неудовольствием выслушали их посланника: князь Пётр был своеволен, нездоров и женат на простолюдинке, а у каждого боярина дома сидела боярыня, которая и слышать не хотела, что ей придётся покорствовать не природной княгине. К тому же всякий боярин в глубине души сам желал стать самодержцем, а воевода Онуфрий Чудиныч уже и знаки княжеской власти к себе в дом перевёз. Этот поступок воеводы многих бояр сильно раздосадовал, и они стали склоняться к мысли, что лучше уж терпеть князя Петра, чем властного и сурового воеводу. Наконец после долгих споров решили звать Петра, - но лишь при условии, что он расстанется с недостойной женой и возьмёт себе другую княгиню.
Когда несколько бояр пришли к князю Петру звать его самодержавствовать, он только что прилёг вздремнуть и был сильно недоволен тем, что его разбудили. Предложение стать муромским государем ничуть не обрадовало его, ибо знал князь Пётр, что занятие это хлопотное и даже опасное, однако, представив себя в драгоценных одеждах брата, согласился.
- Ладно, -сказал он, переворачиваясь на другой бок.
Бояре не уходили, переминаясь.
- Жену свою прочь отошли, - сказали. – Не хотим, чтобы дочь древолазца господствовала над нашими боярынями. Возьми себе другую княгиню.
Князь Пётр привскочил: не успел стать государем, надеть на себя хомут, а бояре уже ему приказывают.
- Как это – отошли? Мы ведь в церкви венчаны. Да и кто мне посмеет приказывать?
А бояре своё талдычат:
- Не пара муромскому самодержцу сельская дева.
Спорили-спорили, да не переспорили: упёрся князь Пётр.
Тогда бояре попросили разрешения переговорить с Февронией.
- Извольте, - согласился князь Пётр. – Послушаем, куда она вас пошлёт.
Феврония выйти к боярам отказалась. Знала, о чём станут они толковать: в княжьих покоях у стен уши растут, - ей уже доложили, о чём судачит князь Пётр с боярами.
По уходе незваных гостей бросилась к мужу:
- Ты и впрямь отослать меня от себя хочешь?
- Не я, бояре, - подосадовал он. – Неродовита ты, самодержавцу не пара.
- Да сам-то ты как7
Князь Пётр ответил искренне:
- И самодержавствовать охота, и закон Божий не нарушить. Не с руки мне с тобой расставаться: кто меня лечить-то станет?
У неё отлегло от сердца.
Шло время, бояре ждали, а князь Пётр всё не отсылал прочь Февронию. Тогда задумали они принародно потребовать от Февронии удалиться из Мурома, освободить князя Петра. На Пасху, как заведено издревле, устроен был в княжьих палатах изрядный пир для лучших мужей. Князь Пётр сел на братнее место, а вдовая княгиня Ирина возьми да и заспорь с Февронией, кому сидеть по правую руку от государя. Боярыни встали на её сторону. Поднялся галдёж. Громче всех кричала Забава Онуфриевна. Тут бояре и приступили к Февронии с вежливыми поначалу речами:
- Госпожа княгиня Феврония! Весь град Муром просит тебя: отдай нам князя Петра.
Оглянулась Феврония на супруга: тот сидел, потупившись, не желая вмешиваться.
- Да возьмите! – вспылила она. – Вот он.
А бояре гнули своё:
- Как же взять, когда ты около? Мы все князя Петра хотим, чтобы самодержавствовал над нами, а тебе наши жёны не хотят подчиняться. Возьми себе накопленные богатства и уйди из Мурома.
- Уйди! – кричали боярыни бесстыдными голосами.
Не пир вышел, а одно смятение.
Приблизившись к мужу, Феврония тихо спросила:
- Нарушишь ли Божью заповедь? Забудешь про венчание?
- Нет, не могу, - печально ответствовал князь Пётр.
Воспрянула она, подняла гордо голову и заговорила голосом, перекрывшим шум:
- Не бесчинствуйте, бояре. Согласна, уйду. Только обещайте, что дадите мне взять с собой всё, что захочу. Не бойтесь, чужого не попрошу, своё забрать желаю.
Обрадованные бояре обещали ни в чём ей не препятствовать.
- На кресте клянитесь, - потребовала она. Глаза её горели, голос был твёрд; князь Пётр удивлённо поглядывал на жену, не узнавая в ней прежней Февронии.
Владыка Василий поднял крест, и бояре с готовностью поклялись отдать Февронии из князева достояния всё, что ей заблагорассудится, лишь бы она прочь отбыла.
- Так знайте, - торжественно объявила она, - ничего у вас не попрошу, ничего с собой не возьму, ни казны, ни мягкой рухляди, ни припасов. Только супруга моего князя Петра, с которым вовек не расстанусь.
Загудели бояре недовольно: обманула их хитрая простолюдинка, принудив клясться на кресте. Долго совещались, спорили, толпились, размахивали руками. Наконец установилась тишина, и воевода Онуфрий Чудиныч, мрачно глянув на Февронию, сказал:
- Если князь Пётр сам хочет с тобой уехать из отчины, не станем вас удерживать.
Феврония с торжеством повела глазом на мужа. Лицо у тогог вытянулось; он понурился, не зная, что сказать.
Будто на крыльях летала Феврония, - уезжать из княжеских хором собиралась. Увидит снова родное Ласково, станет гулять по лесам, да не одна, а вместе с ясным соколом. Заживут вдвоём, как вольные птахи; глядишь, и здоровье к нему скорей возвратится. Сбросить тяжёлое и неудобное княжеское платье, надеть рубаху льняную да обуться в лапотки – что лучше! Однако понимала, что князь к простой сельской жизни не скоро привыкнет, и поэтому не перечила, видя, как слуги запихивают в сундуки парчовые одежды да собольи шубы. Город дал отъезжавшему князю струг и, гребцов и воинов для охраны и позволил забрать с собой не только имущество, но и вспех людей, кто не хотел с князем Петром расставаться, - вот и грузили челядины господские пожитки на суда, стоявшие у причала. Народ печалился, не хотел князя Петра отпускать, да он и сам ходил будто в воду опущенный и часто слёзы вытирал. Кому легко оставить родину и в изгнание отправиться , где придётся, может быть, глодать нищенский кусок? Феврония помалкивала, понимая, что не до её утешений сейчас ясну соколу.
Воевода Онуфрий Чудиныч, муж разумный, видя печаль князя Петра и опасаясь, что с его отъездом разгорится в Муроме распря меж боярами, кому властвовать, по здравому размышлению послал тайно к князю зятя своего Гордяту с новыми уговорами.
Чёрная кошка пробежала меж давних друзей: холодно встретил князь Пётр своего прежнего наперсникма, сдержанно приветствовал его Гордята.
- Не уезжай, господин, не бросай отчину, - сказал гость. – Околдовала, присушила тебя хитрая рязанка. Подумай, стоит ли из-за жены власти лишаться, родной город в смуту ввергать. Вспомни брата своего князя Павла,благо общее больше своих удобств ценившего.
Потупившись, выслушал Гордяту князь Пётр; хмуро возразил:
- Никто меня не околдовывал, Гордята. Это ты ныне у Забавы Онуфриевны под башмаком, а на меня женские чары уже не действуют. Уезжаю я потому, что бояре не хотят видеть меня самодержцем , и для того унизить стремятся. Кто же станет меня уважать, если я венчанную свою жену безо всякой вины по первому их требованию прочь погоню и другую возьму? Сказано у Матфея богогласного: если кто отринет жену свою, кроме вины прелюбодейной, и оженится иною, прелюбы творит. И не поминай брата моего: он-то как раз заповедь Божью не нарушил, княгиню Ирину, со Змеем нечистым сожительствовавшую, не отослал прочь.
Гордяте оставалось только поклониться князю и удалиться.
