Отец Ефрем Филофейский (автор этой книги)
В первые годы Оккупации, когда я бросил гимназию ради работы, в одну из старостильных церквей г. Воло пришел в качестве священника, как выше упоминалось, о. Ефрем – монах, знакомый старца Иосифа. Этот святогорский иеромонах оказался для меня в моем детстве многоценным советником и помощником в духовном пути.
Он стал моим духовником. И посредством его руководства и советов за небольшое время я начал чувствовать, что мое сердце отдаляется от мира и прилепляется к Святой Горе. А когда он рассказывал мне о жизни старца Иосифа, нечто загоралось во мне, огненной становилась моя молитва и мое желание: «Когда я смогу с ним познакомиться?!»
Я был ребенком и по-детски подвизался в миру. Я хотел стать монахом с 14-ти лет, но мой духовник, о. Ефрем, мне говорил:
– Ванюша, ты не можешь туда пойти, ты еще мал, вот подрастешь, – тогда посмотрим!
Моя мама тоже подвизалась: постилась, бдела, молилась. Она была исключительно добродетельным и монахолюбивым человеком. Меня она всегда держала рядом с собой, ведь, еще когда я был грудным младенцем, она получила извещение о том, что я буду отшельником. Однажды, когда она сидела и творила молитву, увидела звезду, которая вышла из-за нашего дома и направилась в сторону Святой Горы. И услышала некий глас:
– Из трех твоих детей только вот этот один будет жить.
Мама испугалась и ответила:
– Ах! У меня умрут двое детей, и останется только этот ребенок!
Тогда она это пыталась толковать буквально, но все же догадываясь, что один ребенок будет жить близко к Богу. Тем не менее, позднее и я сам получил известие, что Воля Божия для меня – отправиться на Святую Гору. По этой причине моя матушка следила за мной строго и не позволяла отдаляться от нее, так чтобы она могла принести Богу наиболее непорочное приношение.
Действительно, это был великий пример. Сколько раз тайно от меня она закрывалась на кухне нашего дома и молилась на коленях весь вечер, проливая слезы рекой! Насколько другим был бы мир, если бы все матери имели такую заботу и попечение о том, чтобы Богу!
Я вынужден был бросить гимназию, чтобы работать, потому что в те трудные годы Оккупации голод был ежедневным нашим спутником, так что от истощения мы едва стояли на ногах.
Главным образом мы работали в мастерской по обработке дерева, принадлежащей моему отцу. Иногда продавали различные мелочи на рынке в Воло: баранки, хинин, пуговицы, спички. Я покупал все, что находил, и немедленно это перепродавал, чтобы помочь своей семье. И все это усугублялось общим страхом фашистов-итальянцев.
В эти трудные для нас годы единственной надеждой и утешением оказался Бог. По крайней мере, как только я оканчивал работу, мама брала меня с собой, и мы шли в Церковь на службы и к о. Ефрему на исповедь. И тот беседовал с нами о бренности жизни, Божией любви, исповеди, умной молитве, слезах, о старце Иосифе и о Святой Горе. И так мало-помалу во мне стало разгораться желание посвятить себя Богу.
В те годы истощение и малярия косили всех в Воло. И я тоже заболел по непонятной причине и имел долгое время жар, высокую температуру и упадок сил. Наконец, пришлось идти в больницу. Врачи из-за бедности того времени не могли поставить диагноз, и я «достиг пасти смерти». В конце концов, я вышел из больницы, но все эти события раскрыли мне, насколько ложна и тщетна эта жизнь. Так я утвердился в своем желании стать монахом.
Прошли годы Оккупации, и Германские войска отступали. Но прежде, чем уйти, они разрушали все, что могли. А те, которые их изгоняли, разрушали оставшееся по причине междоусобного раздора. Голод и бедствия господствовали всюду.
В то время я был девятнадцатилетним юношей. За месяц до ухода из мира, в августе 1947-го, какие-то ребята из Воло собирались на Святую Гору. Они намеревались зайти и к Старцу Иосифу, потому что он был известен в Воло, ведь нам о нем часто рассказывал о. Ефрем. Он нам говорил: «Старец Иосиф – святой человек и великий аскет».
Пользуясь удачным случаем, какие-то женщины послали небольшое количество пищи Старцу. Среди послевоенных трудностей тех лет этот благородный поступок имел большое достоинство.
Вместе с этими ребятами захотел поехать на Святую Гору и я. Но как бы меня отпустил мой отец?! Тогда я решил вместе с ребятами послать что-либо Старцу Иосифу. Но у меня ничего не было, мы же были бедными. Захожу в дом, открываю шкаф моей мамы, нахожу немного макаронок , ложу их в пакетик и подписываю бумажку: «О. Иосиф! Я Вам посылаю эту посылочку, небольшое свидетельство моей любви и почитания Вас. Умоляю Вас, молитесь, чтобы я спасся. Целую Вашу десницу . Янис»
Я закрыл пакет, отдал ребятам, а они – передали его Старцу. Тот же, когда открыл посылку, вернул ее детям и говорит:
– Этот парень придет сюда и будет монахом.
Ребята отвечают ему:
– Исключено. У него есть другой духовник. Этот духовник устраивает монастырь и Янис ему нужен рядом, чтобы сделать его преемником. Это исключено, Геронда, и не думайте об этом!
– Он придет сюда. Ты пойдешь в мир, а потом снова вернешься и будешь монахом. А ты будешь священник и останешься в миру. А ты больше никогда уже не придешь на Святую Гору, – сказал Старец каждому из них.
Ребята вернулись, пришли и сказали мне о пророчестве Старца, но я не придал этому значения. Другими словами, меня это нисколько не озаботило, что Старец обещает мне быть рядом с ним. Более того, я все это забыл. Тем не менее, сказанное богопросвещенным Старцем о мне и о других все исполнилось. Через месяц я ушел из мира и пришел к нему.
Когда-то, о. Ефрем, служивший в Воло, мне сказал:
– Оставайся рядом со мной. Я устраиваю здесь монастырь. Ты мне нужен. У меня нет никого другого.
– Хорошо, отче, я останусь и Вам помогу.
Это я пообещал когда мне было 14 лет. Наконец, мне исполнилось 19-ть, но все оставалось по-прежнему. А тем временем я думал: «Что-то не то!», потому что помысел мне говорил, что духовник никогда не сделает монастырь. Я горячо молился, умоляя Пресвятую Богородицу сотворить милость и меня принять в Свой Удел. Как-то я проходил мимо тюрьмы, где была небольшая часовенка св. Елевферия. Ее устроили по милосердию к заключенным. Зайдя внутрь, я умолял св. Елевферия освободить меня из мира. Мне хотелось отправиться на Святую Гору, но стыдно было признаться в этом духовнику, который как раз искал того, чтобы я был рядом с ним. Наконец, я написал о. Ефрему о своем сокровенном желании, потому что стыдился сказать. Он немного расстроился, но позднее успокоился и это принял:
– Иди, чадо мое, я тебе не препятствую.
До того, как я попал на Святую Гору, я знал одного монаха, который уже предлагал мне прийти туда и подвизаться вместе с ним. Я тогда согласился, решив последовать его совету. Но Господь опередил меня, просветив мою маму и духовника, возразившего:
– Нет, не ходи туда, к этому монаху. Я тебя посылаю к нашему Старцу – к старцу Иосифу!
– Да будет благословенно, – я ответил, – несмотря на то, что во мне возмутился эгоизм: ведь я уже дал свое слово!
И вот, я послушался мнения моей мамы и доверился ее просвещенному Богом рассуждению, которому она следовала с верой и послушанием. Поэтому Бог удостоил меня найти моего Старца и духовного Отца, этого безошибочного и непрелестного руководителя, а сейчас и посредника на Небе.
Благословляю тот день и мгновение, в которое мой Бог и Господь направил мои стопы по указанию духовника и моей почтенной матери к старцу Иосифу. Как я понял позднее, если бы я отправился туда, куда хотел вначале, я бы впал в совершенное пренебрежение. Я оказал послушание и так не промахнулся в выборе старца. Кто оказывал послушание своему духовному отцу и терпел вред? Если духовник даст и слепой совет, и неверное побуждение, данное им послушнику, Бог обратит все это во благо.
Желоб для воды, прикрепленный к скале
И вот пришло 26 сентября 1947-го года, когда в утренние часы один небольшой кораблик доставил меня из мира на Священную Гору. Когда мы достигли Дафнии, пристани Святой Горы, мы с несколькими другими паломниками вышли из корабля и отправились на лодке, которая ходила по западным монастырям, с конечной целью попасть в Малую Святую Анну. Не успели мы отъехать от Дафни, как у меня началась просто «диавольская» брань помыслов.
Я увидел монастыри с их стенами, они были похожи на тюрьмы, а монахи мне показались заключенными. Я говорил себе: «Что все эти люди делают здесь? Зачем ты явился в эти пределы? И куда ты направляешься? Неужели ты собираешься остаться заключенным внутри? Увы мне! Возвращайся назад!» И снова я почувствовал сильный страх.
Рядом со мной сидел какой-то монах, который медленно и мелодично пел «Богородице Дево». Он был совершенно счастлив, в то время как я варился в своих помыслах и расстройстве. Я его прервал:
– Отче, где находится калива старца Иосифа?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я туда направляюсь.
– Зачем ты туда едешь?
– Я пришел, чтобы стать монахом.
Он внимательно осмотрел меня сверху донизу:
– И ты туда собираешься?
– Действительно, туда.
– Не ходи туда. Они там постятся, ночью не спят, постоянно кладут поклоны. Там у тебя отвалятся руки от того, что будешь постоянно вырезать крестики. Исключено! Ты попал в скверное положение, брат!
Кроме того, я ведь был в то время и болен. Добавьте сюда большой голод в трудные времена Оккупации, сильную малярию, которая поразила Воло. Плюс ко всему – непосильные телесные труды для того, чтобы семья смогла хоть как-то пропитаться. Добавьте сюда истощение моего организма. Действительно я был в скверном положении.
– Да пусть у меня и руки, и ноги отвалятся. Я все равно пойду к Старцу! Где он? Вы мне не покажете это место?
– Да вон! Видишь вот ту гору и ту малюсенькую каливочку, которая белеет там вдали? – Это она!
Только я ее заметил, я увидел все светлым! И почувствовал, что эта калива переполнена свободой, она совсем не была похожа на тюрьму. И мое расстройство тотчас исчезло. Воля Божия, чтобы я был там! Господь таким образом захотел меня известить.
Наконец, на закате солнца мы достигли пристани Святой Анны. Она казалась безжизненной, не было никого. Старец, конечно, не знал, что я приехал. Тогда не было телефонов, чтобы его предупредить. В то время, как я стоял и размышлял, что мне делать, смотрю – какой-то священник с торбой и посохом восходит по лестнице. Это был о. Арсений. Только я увидел его, побежал… кладу ему земной полон и от благоговения целую ему руку:
– Благословите, батюшка!
– А ты не Янис из Воло? – Он меня спрашивает.
– Да, Геронда, а откуда вы меня знаете?
– А, – говорит, – старец Иосиф из кельи Честного Предтечи тебя знает. Предтеча явился ему ночью и сказал: «Я тебе привожу одну овечку, пусти ее в свой загон».
Затем о. Арсений сказал:
– Мы оставим здесь о. Корнилия, который спустился со мной, чтобы он посмотрел за вещами, а сами пойдем к Старцу, потому что он ждет.
Мы поднялись наверх. Что я чувствовал! Никто бы не мог этого описать, какой бы силой слова не располагал.
Когда мы достигли верха хребта, уже стемнело. Калива Старца была достаточно удалена в «пустыню», весь этот склон горы был неприступным. Только мы приблизились к первой каливе, в которой была церковка Честного Предтечи в пещерке, о. Арсений постучал железным кольцом. Это был сигнал, что мы пришли. Немедленно Старец постучал таким же своим сигналом, давая понять, что принял наш знак, и вошел в свою каливу, чтобы умной молитвой начать бдение.
Когда мы пришли, мы были очень уставшими. Был субботний вечер. А утром должен был прийти папа-Ефрем из Катунакии для того, чтобы совершить литургию.
Поэтому старец Арсений сказал мне:
– У нас будет литургия.
– И меня поднимите.
– Гм, а ты думаешь, что мы тебя оставим поспать?! Э, бестолковый, ты не понимаешь, куда пришел! Все уже, вставай!!!
Это была шутка… Я заснул в какой-то «тюремной камере» на доске. Когда я спал диавол устроил мне ужасный сон. Когда я проснулся, Старец был уже у двери. Он пришел для литургии.
Я кричал во сне:
– Я боюсь! Меня поймали!
Старец открывает окно-дверь и говорит:
– Чадо, что с тобой?
Откуда я мог знать, что это Старец? И в простоте ответил:
– Отче, сам не знаю. Мы были на каком-то корабле, а потом вошли в какую-то пещеру, и нас там поймали.
Он улыбнулся и сказал о. Арсению:
– Этого малыша до сих пор держат демоны. Ладно, вставай! Вставай! У нас Литургия.
Только я встал и сообразил, что это и есть Старец, сразу же бросился к его ногам.
– Вашими молитвами, Геронда.
– Пойдем, чадце, пойдем в пещеру, у нас сейчас будет Литургия.
Церквушка была столь малой, что из стасидии Старец доставал прямо до алтарного иконостаса. В ней царствовала непроглядная тьма, свет был только от лампадок у алтарных икон. Две стасидии и в центре – немного пустого места. Меня поставили в центр. И там, среди слабого света, моя душа только ей одной известным образом узнавала светлый облик моего старца.
Он был небольшого роста, среднего телосложения, с большими мирными голубыми глазами. Его волосы уже были седыми, хотя ему было тогда 50 лет. Кроме того, он ведь не причесывался, не заботился постригать ногти, другими словами, не следил за телом. Из-за этого его присутствие создавало удивительно благодатное ощущение, в нем чувствовалось что-то славное, выдающееся, так что любой мог подумать, что видит царя!
Поскольку он никогда не мылся, некоторые посетители ожидали, что от него будет неприятно пахнуть, но быстро получали удостоверение – от него не только не пахло, но, наоборот, исходило некое тонкое благоухание. Это было что-то превышеестественное, ведь он исполнял тяжелые работы и очень много потел.
Его внешность была сладчайшей. Как только ты его видишь – сразу умиряешься. Насколько мирным было его внутреннее состояние, настолько же мирным было и внешнее поведение. Его лицо было веселым, жизнерадостным. Когда он в Церкви читал «Господи помилуй», это было «сладкогласно». Как он читал «Апостол»! Чудо! Просто искусство! И когда на Литургии мы сбивались в пении, он нам задавал мелодию. Он никогда не терял тональность… А в тех случаях, когда он звал нас, чтобы что-то нам сказать, я говорил себе: «Неужели когда-то замолчит этот голос?» К сожалению, чаще всего он говорил тихо, мягко, так что мы не могли наслаждадться его голосом.
Прежде, чем началась литургия, меня одели в какой-то подрясник. Он был столь заштопан, что трудно было сказать, каким он был первоначально. Он имел так много заплат и был так неопрятен, что весил пять килограмм. Тем не менее, я его носил и думал, что это что-то очень славное, светлое, даже царское. Я имел такую радость, какую и царь в царской порфире не имел. Мне также дали и скуфейку, которая была из-за дешевой ткани, жесткой, как брезент, и вместо пояса – полоску кожи.
– Сядь-ка здесь. – Как-то говорит мне Старец.
Он вручает мне ряску блаженной герондиссы Феодоры, которая преставилась, и мощи ее издавали благоухание.
В этот момент входит папа-Ефрем, улучив время на литургии, и как только увидел меня, говорит:
– Кто тебе разрешил одеть эту рясу?! Снимай-ка ее побыстрее!
Он просто подумал, что я взял ее тайно, потому что я еще и 24-х часов не пребыл в братстве. А Старец отвечает ему:
– Батюшка, оставь этого монашка. Садись тихо. Поглядим на него немного. – У меня тогда еще только начали пробиваться бородка и усы.
Старец добавляет:
– Ага, хорошо, он сгодится для священника. Разве ты не знаешь, что я ждал целое лето, что у нас появится священник? Глянь-ка, – он пришел! Когда его будут рукополагать, мы сделаем ему еще лучшее облачение!
После того мы уже не говорили, он знал, что мне предстоит стать священником! И он радовался, что будет иметь своего иерея. Дело в том, что о. Никифор частенько не отпускал о. Ефрема приходить для совершения литургии.
Первая моя литургия в святогорской церковке была настоящим вхождением в Тайну. Сладкий образ Старца, нежное псалмопение, кромешная темнота, веселое мерцание лампадок, благоухание ладана и свеч, – все это вызывало духовный подъем в наших душах.
Утром, как только закончилась Божественная Литургия, мы вышли из церковки.
– Ладно, давай-ка пойдем немного перекусим сейчас, потому что тебе нужно будет нести на своих плечах от моря все, что ты привез с собой. Я наполнил целую лодку вещами, которые мне дали в миру. Ведь все духовные чада моего духовника старца Ефрема знали, что я отправился к Иосифу. Мне собрали в качестве подарков: пшено, продукты и различные вещи. И все это, вместе с рыболовной сетью, мне предстояло теперь поднимать наверх на своей собственной спине!
Перед отправлением, мы получили вместо завтрака чай из дендроливаньи, сухари – червивые, похоже хранящиеся со времени Ноя, и сыр, который и зубилом было бы трудно расколоть! Получился камень, смазанный маслом с начинкой из червей!
– Ешь, монашек мой, ешь, ведь тебе сегодня предстоит таскать тяжести. Я не мог есть, потому что после кайки меня тошнило и рвало от качки.
– Я не могу кушать, потому что мой живот не принимает!!!
– Ешь, ешь, тебе сейчас носить.
Пока я кушал, Старец смотрел на меня. Он увидел, насколько я немощен, и говорит:
– Ба, да в тебе душа еле держится!
– Геронда, не смотрите на внешнее, посмотрите на внутреннее, потому что я хочу работать Христу.
– Ого!
Как только мы окончили кушать, он говорит мне:
– Бери свою торбу, бери палку и отправляйтесь носить.
Я и не подозревал ничего: ни того, что мне нужно будет носить тяжести, ни того, что придется карабкаться по ужасным скалам. На самом деле я стал настоящим скелетом от постоянной температуры и болезни…
– Я все принесу!
– Ты?!
– Да будет благословенно!
Так, с утра я начал носить тяжести с моря на гору, восходя по вытесанной из камней лестнице с грузом на плечах .
Когда мы все закончили, Старец сказал:
– Не думай, что ты отдохнешь вечером. У нас бдение! Мы отдыхаем после обеда 2-3 часа, а потом начинается 8-10 часовое бдение, четки, поклоны, поучение. Ты будешь делать всего-то каких-нибудь 500 поклонов, а дальше – видно будет. Это будет твое первое правило. Если случайно у тебя закружится голова, то приходи и найди меня в моей каливе.
И таким образом я начал каждый вечер свое правило – бдение, молитву, поклоны. Поскольку меня одолевал сон, то каждую ночь ходил к Старцу. И когда он выходил из келии после своей молитвы, усаживался и поучал меня. А я с особенным вниманием и благоговением его слушал.
Мой первый урок молитвы
Агриолахано - дикая капуста, еда отшельников
Следующим знаменательным событием стало мое знакомство с духовным богатством о. Арсения, который был человеком простым, но вместе с тем получившим благодатное освящение.
Прошло уже некоторое время с тех пор, как я оставил мир. О. Арсений мне говорит:
–Иди-ка сюда, я научу тебя как-нибудь творить молитву.
Я тогда не знал умной молитвы.
– Пойдем в мою келью.
Казалось, его келья была столь мала, что более походила на гроб. Как она могла вместить нас двоих?! Тогда он придумал:
– Я буду выпрямившись стоять на полу, а ты стой на досках кровати. Будем вместе заключать наш ум в сердце и говорить: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», и посмотрим, что будет. Понял?
– Понял!
– Но следи за своим умом, а не за языком. Стоим прямо – ты и я. Следи внимательно, не склоняйся ко сну!
– Нет. Я не засну.
Я на сколько мог пытался понять то, что он говорил об умной молитве, прилагал усилия, но ничего не получалось. Мы сосредоточились, но ум мой крутился здесь и там. Как только прошло немного времени, он спрашивает меня.
– Понимаешь что-нибудь? Чувствуешь благодать Божию?
– Нет, батюшка мой.
– Вооо-он отсюда! Мы молились столько времени, и ты ничего не понял? Мое сердце уже настолько наполнилось светом и радостью…, а у тебя – ничего?! Ты – бык что ли?! Что ты делаешь? Ты не понимаешь?
– Нет, я понимаю, что делаю!
Поистине, настолько прост и благодатен он был. Он думал, что любой без труда может достичь его молитвенных состояний, что это легко, как огонь зажечь-потушить. Но на самом деле, он был недосягаемым. Непоколебимая вера и стальное послушание Старцу исполнили его духовными дарованиями. Как мог кто-либо достигнуть этого уровня?
А после обеда он сказал мне:
– Давай, иди в свою келью и будешь там творить молитву!
Пошел и я в свою келью, которая находилась рядом с ним, и начал произносить вслух: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».
Тук-тук – стучит он мне в стеночку:
– Не говори! Молись, внимая уму, – ты мне мешаешь!
Я же просто не мог, сознание мое отбегало. Внутреннее слово не работало, ум расточался, игла внимания цеплялась. Хуже всего было то, что меня борол сон. Где бы я смог немного расшевелиться в этой маленькой клетке, чтобы противостоять сну? Боюсь, что именно от дремоты я свалился, упал наземь. Как же я ударился! Чтобы не засыпать, я начал шептать: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя».
Однако старец Арсений до последнего своего часа, а преставился он 97-ми лет, имел острый слух. Поистине, он имел слух, как у маленького ребенка. Естественно, он меня услышал. Тук-тук… Он снова застучал в стенку. Я догадался, что он опять зовет меня.
– Я же тебе объяснил! – Молиться не устами, а умом!
На следующий день он передал все Старцу, а мне заметил:
– Шепчет мой мальчик... Когда же ты вырастешь?! Ты во время своего бдения молишься восемь часов, а мы – десять-двенадцать. Ты совсем еще маленький мальчонка. Пока мы не можем одеть на тебя даже седло . А как только мы оденем на тебя седло, тогда и ты будешь молиться десять-двенадцать часов кряду…
Можете себе представить то духовное богатство, которое накопили в себе эти титаны духа! Двенадцать часов умной молитвы ежедневно! Как мы можем достичь такой меры, мы, юные. Мы это можем найти только в Синаксариях великих отцов-аскетов!
В первое время я имел много трудностей в молитве. Я совершенно не мог произносить Имя Христово. Мне казалось, что расточалось мое сознание, внутреннее слово совершенно не двигалось. Я не мог сказать даже «Господи». Я прилагал все свои силы, но нисколько не продвигался. – «Что вообще происходит?!»
Старец мне ответил:
– Не расстраивайся, бутончик мой, только потерпи здесь. Ударяй и сломается. Ведь это пламя! Как только ты сломаешь кору ветхого человека… Это же как семя, которое находится в земле и начинает давать росток, взламывает корку высохшей земли и так всходит. А как только проросло, – вырастает, цветет, плодоносит. Вот тогда-то ты будешь радоваться, пожиная плоды духа… И тебе откроется аппетит к еще большему плодоношению и духовному упокоению.
Упокой своего старца
Все то, что я слышал, чему научился и, главным образом, как жил возле Старца целых двенадцать лет, – я помещу ниже, излагая просто и без многословия.
Старец уже с первых дней начал подрезать ветви моей воли, чтобы исцелить меня от эгоизма. В начале мои гордые помыслы блокировали его доказательства.
Эгоизм начал поднимать восстание и противоречить: «Почему он мне сказал это? Почему он мне сделал то? Почему он со мной внезапно заговорил?» Правда, я быстро понял, что они исходят от диавола. Это диавол приходит для того, чтобы разрушить мои отношения с моим Старцем, воспитателем и учителем. Действительно, если диаволу удастся порвать мою связь с ним, он сможет перерезать мне духовную пищу, а именно, благодать Божию, которая передается от Старца к послушнику.
Я эти помыслы немедленно передал Старцу, и он мне сказал:
– Вот смотри, мой мальчик, здесь, куда ты пришел, ты находишься для того, чтобы спасти свою душу, отречься от самого себя, отрубить свои страсти и смириться.
– Точно! – Отвечаю ему.
– Итак, здешние древние отцы-агиориты, знаешь, какое завещание нам оставили? Не знаешь, в чем состоит учение Афонского жительства? «Упокой своего старца! Если ты упокаиваешь Бога, то как можешь не упокаивать своего старца? Нет, тогда ты и Бога не упокаиваешь!» Потому что Бога ты не видишь, а старца – видишь! Он – для тебя предствитель. То, что ты ему делаешь, относится к Богу.
Старец продолжал свои первые уроки следующими богопросвещенными словами: «…У нас есть икона, которая сделана руками из дерева и красок, а на ней изображен лик Христов, или Пресвятой Богородицы, или какого-либо святого. То, что мы делаем этой иконе, кроме вещества, возносится к прототипу. Туда относится честь – или бесчестие, с которым мы относимся к иконе. Так и здесь: старец – это икона Бога, представитель Его на земле, «по образу и подобию» Его. Для послушника его старец выше епископа. А для других – это не так. Естественно, для тебя, послушника, старец – все.
Старец не упокаивается, когда его послушник оказывет послушание, как служение, а упокаивается, главным образом, духовным послушанием. Насколько послушник преуспевает духовно, настолько увеличивает упокоение души старца. И это упокоение старца послушником является благословением Бога».
О послушании и молитве
Этот великий Аскет из всех видов аскетики особенно выделял послушание. В то время, как он сам был крайний исихаст и делатель Умной молитвы, в качестве основания духовной жизни он нам передал не безмолвие или умную молитву, а жизнь в братстве и послушание. Он часто повторял: «Молитва истекает от послушания, а не послушание – от молитвы. Оказывай послушание сейчас, и через некоторое время к тебе придет Благодать. И другое: «Сколько веры и послушания ты имеешь к Старцу, настолько Благодать тебя защитит».
Старец изъяснял нам духовный смысл подчинения: «Святые Отцы, которые нас учат, пребывали в послушании, которое выше всех добродетелей, чтобы мы стали подражатели Христу, в этом была их цель». То есть послушанием они очищают нас от всевозможных страстных забот и самолюбия, происходящего из своей воли. И все это – чтобы мы получили благодать Божию. Главную цель, с которой ученик приходит к Старцу и оказывает крайнее послушание, можно выразить так: чтобы старец, разжигаемый благодатью Божией, передал талант из своего сокровища добродетелей, а ученик – наследовал бы благодать Старца» .
Старец обращал мое внимание на следующее важное основание, которое я держал как «догму», и это сейчас передаю своему братству: «Знай, что ни умная молитва, ни Божественное Причащение, ни бдение, ни что-либо другое из аскетики не спасают монаха так, как послушание. Если ты оказываешь послушание – ты около Рая. Наоборот, если ты не послушен, но причащаешься, совершаешь Литургию, молишься умной молитвой, ты готовишь себя для мучений. Нет другого способа спастись! Оказываешь ты послушание? Ни делай ничего другого – и ты уже в преддверии Рая, потому что ты подражаешь Христу, который оказал послушание Своему Отцу. Более того, все, что совершается по своей воле, забирает себе диавол».
Он говорил нам и еще более страшные вещи: «Если монах не держится изо всех сил за послушание и молитву, он отрезается. Слепым он родился – слепым и умрет! Жаль даже денег, которые он собрал, чтобы купить билет на Святую Гору. Монах только тот, кто растворяет свою волю в воле старца. По этой причине, монах – преслушник является сыном диавола!»
Более того, он объяснял, что человек может положить основание духовного строительства, только если сокрушит свое эго. Потому что эгоизм и своя воля не дадут Божественной благодати действовать в нем. В сущности единственный способ, с помощью которого человек может искоренить эту страшную власть, это точное послушание своему старцу с отсечением своей воли. Через послушание мало-помалу послушник вырывает из своего недра все свое и помещает туда своего старца. Другими словами, он освобождает сердце от самолюбия и всех других страстей, чтобы возлюбить упокоение Бога, через своего старца.
Еще он учил нас интересной вещи: тот, кто не оказывает послушание, начинает искать его от других. Поэтому Старец часто говорил:
– Когда мы не оказываем послушание одному старцу, тогда мы будем оказывать многим «старцам».
Как-то я его спросил:
– Старче, а что Вы подразумеваете под этим?
– Я тебе это объясню, детка. Когда мы оставляем послушание нашему старцу, тогда мы будем оказывать многим старцам, другими словами, – многим волям… многим страстям, многим диаволам… и, рабствуя им, приближаемся к мучениям. Ведь оказывая послушание старцу, мы его оказываем Богу. Потому-то без послушания с Жертвой ради любви ко Христу, человек не может проявить самоотречение и любовь к Нему.
А именно, когда мы начинаем исполнять свою волю, тогда нашим старцем становится послушание какой-либо страсти, и тогда уже нами управляет этот новый «старец». Поэтому мы и видим в наше время, что послушники не почитают своих старцев.
«Один раз, детка, я ехал на корабле из Дафни в Святую Анну вместе с одним игуменом одного монастыря, которого я знал. И вижу послушника, который ему говорит, говорит, говорит… А тот молчит и все принимает. То есть послушник его критикует, делает ему замечания, возражает, а игумен, поскольку он был опытным, – молчит. Он, конечно, расстроился, но молчал. Поистине, игумен был рассудительным и не хотел выставить послушника в плохом свете перед всеми отцами, бывшими на корабле, поэтому молчал. Я, видя это, расстроился и сказал себе: «Ох, этот старец, что он сейчас терпит от того послушника!»
И я однажды, когда направлялся из Святой Анны в Дафни с одним послушником, у которого уста совершенно не останавливались от празднословия. Он разговаривал то с одним, то с другим. Когда мы достигли Дафни, я ему заметил: «Мальчик мой, твой язык совершенно не останавливался!» – «Благословите, Геронда, – он мне отвечает… – «Как я на это отвечу благословением? Твои уста говорят столько всего перед твоим старцем… Поздравляю тебя с таким послушанием!» Таковы награды непослушных послушников. Поистине, хороший послушник как на «экспрессе» достигает Трона Божия. Не останавливается даже на мытарствах, потому что они не могут найти в нем ничего достойного порицания, чтобы задержать, и отдаляются от него.
Послушник и отшельник
Резервуар для воды в скале, оставшийся от неизвестных русских отшельников
Да что там говорить, когда сам Старец так выразился:
– Хорошего послушника я поставлю выше отшельников и исихастов.
– Почему, Старче?
– Потому что исихаст исполняет свою волю, делает то, что сам хочет. Кто ему препятствует? В чем для него его трудность? – Ни в чем! А хороший послушник пришел не для того, чтобы исполнять свою волю, но – волю старца. Вся трудность и состоит в отсечении своей воли, потому что этим ограничивается и подавляется свобода, которая и есть собственное «королевство» каждого человека. В соответствии с мнением свв. Отцов, хорошие и благословенные послушники, как славные атлеты, были вдвойне увенчаны. Поэтому Отцы и побуждали: «Стремитесь, чада, туда, где такое послушание. Именно там и свобода, и открытый путь. Там, где царствуют любовь, согласие, мир, милость и Божественная благодать».
В том случае, если человек не имеет самоотречения и не отрекся от своей воли, тогда он страдает. Все ему становится препятствием: одно ему досаждает, другое режет, третье причиняет острую боль, четвертое его колет, – от всего он страждет. Когда же монах отрекается от своей воли и исполняет Волю Божию через старца, – он живет беззаботно. Он становится как маленький ребенок, как духовный младенец, который не имеет никакого расстройства, никакого попечения о том, спасется он или нет. Он соделывается как бы невесомым и чувствует себя в великом покое. Он спит, встает, – как маленький ребенок. Конечно, младенец ведет себя так по причине незрелости своего сознания, а монах, напротив, младенствует в познании зла, будучи действительно зрелым.
Это мы познали на практике. Те годы, которые мы провели около Старца, мы были сверх-счастливы и имели постоянный Панигир в своих душах. Конечно, были и телесные труды, ношения грузов, бдения…, но мы в себе чувствовали радость, мир и упокоение. И сама смерть и Суд Божий нас не занимали.
Сам я чувствовал такой мир совести, в то время как я был еще послушником, что умолял Бога забрать меня из этой жизни, потому что чувствовал свое Спасение гарантированным.
Как-то, находясь в таком положении, я спросил Старца:
– Геронда, почему я не чувствую трудности от грехов моих, трудности, когда я размышляю или пытаюсь представить трудности исхода моей души, трудности в прохождении мытарств? В молитве я стараюсь почувствовать себя слева от Судии, и не выходит, но беспрепятственно и без усилий я чувствую себя справа? Это не прелесть?
– Эх, Калека! Хорошо. Значит, ты этого не можешь понять? – Спрашивает он.
– Не понимаю, – отвечаю. – В то мгновение, когда ты как послушник взвалил все свое бремя на мои плечи, ты облегчился. О каком проступке тебе давать отчет? В тот момент, когда ты все это взвалил на меня, все это ты уже отложил мне, и это все я уже взял. И вот – ты свободен! Как ты не пойдешь туда? Какая вещь тебе воспрепятствует? А если ты исполнишь свою волю, то бремя твое снова будет на тебе, и ты уже не будешь чувствовать себя так свободно . Это было правда – мы ничего не делали, прежде не спросив. Мы жили, как пришельцы на этой планете, и ожидали, когда нас позовет благой Бог на выход. Смерть мы считали за ничто.
В то время, как я плохо чувствовал из-за телесной слабости, а именно – у меня были симптомы туберкулеза, мое здоровье нисколько меня не занимало даже в таком важном вопросе. Я заботился только о том, чтобы упокоить старца и освободиться от этой жизни. Так я чувствовал! Когда послушник доставляет упокоение своему старцу, он упокаивает Бога! И старца тоже упокаивает своей духовной жизнью. Насколько послушник продвигается к совершенству, настолько растет упокоение старца и самому послушнику дается благословение Божие. И у нас была радость. От большого послушания, которое мы имели, у нас не было помыслов.
– Геронда, почему у меня нет помыслов?
– Ты свое бремя отдал мне.
Действительно, это мы встречаем в Святоотеческих текстах. Тот же авва Дорофей в «Аскетических словах» объясняет это весьма изящно. Он рассказывает, что когда был новоначальным, оказывал слепое послушание и чувствовал продолжительное духовное упокоение. Когда же он прочитал в Евангелии, что врата Рая тесные и что многими искушениями и скорбями каждый входит в Царствие Божие, он расстроился, потому что имел непрерывное упокоение. Тогда он спросил своего старца Иоанна, называемого Пророком. А тот ему объяснил, что таковы плоды послушания .