Дивное Дивеево

  Он был всеми в обители любим и от всех почитаем, особенно же строителем обители, отцом Пахомием, который любил его, как свою душу. Когда увидел отец Пахомий, что Прохор прошел достойный искус послушания и наступила для него пора принять иноческий обет, он постриг его 13 августа 1786 г. и нарек ему имя Серафим*. Восприемниками его были старцы Иосиф и Исаия. В октябре того же года он был посвящен в сан иеродиакона и со дня посвящения в продолжение 6 лет и 10 месяцев всегда находился в служении. Без него отец Пахомий не совершал ни одной службы. Ночи накануне служения преподобный Серафим проводил в бодрствовании и молитве, а по окончании каждой службы долго оставался в храме, приводя в порядок священную утварь и ризницу. Господь, видя его усердие, подавал ему необычайную крепость, так что он не чувствовал трудов и, уходя в келлию для краткого отдыха днем, жалел, что человек не может беспрерывно, подобно Ангелам, служить Богу. При этом он был всегда весел. «Веселость,— говорил он,— отгоняет усталость, а от усталости ведь уныние бывает, и хуже его нет. Оно все приводит с собой». Поэтому всегда, даже в церкви на клиросе, он был веселым; когда братия уставали и уныние нападало на них, так что и пение не ладилось, он подбадривал всех веселым и ласковым словом, и они переставали чувствовать усталость. «Ведь дурное что говорить ли, делать ли нехорошо, и в храме Божием не подобает, а сказать слово ласковое, приветливое да веселое, чтоб у всех перед Лицем Господа дух всегда весел, а не уныл был — вовсе не грешно»,— говорил он. И в такой непрестанной благодатной радости и духовном веселии проходил он свой диаконский подвиг. Часто во время служения видел он Ангелов, сослужащих и поющих с братией. Они имели вид молниеобразных юношей, облеченных в белые и златотканые одежды, а пению их не было ничего подобного на земле. И сердце Серафима таяло, как воск, от неизреченной радости. «Не помнил я ничего от такой радости,— говорил он,— помнил только, как входил в святую церковь да выходил из нее». Однажды удостоился он лицезреть Самого Господа Иисуса Христа, о чем он так рассказывал впоследствии: «Случилось мне служить с отцом Пахомием в Святый и Великий Четверток. Божественная литургия началась в два часа пополудни, и, обыкновенно,— вечернею. После малого входа и паремий возгласил я, убогий, в Царских вратах: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны», и, вошедши в Царские врата, навел на предстоящих орарем и возгласил: «и во веки веков». Вдруг озарил меня луч как бы солнечного света. Взглянув на сияние, я увидел Господа Бога нашего Иисуса Христа во образе Сына Человеческого в славе, сияющего неизреченным светом и окруженного, как бы роем пчелиным, небесными силами: Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами. От западных церковных врат Он шел по воздуху, остановился против амвона и, воздвигши Свои руки, благословил служащих и молящихся. Затем Он, вступив в местный образ Свой, что близ Царских врат, преобразился, окруженный Ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всей церкви. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа на воздухе, удостоился особенного от Него благословения. Сердце мое возрадовалось тогда чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу».

   От этого видения отец Серафим мгновенно изменился видом и не мог ни с места сойти, ни слова проговорить. Тотчас подошли два иеродиакона, взяли преподобного Серафима под руки и ввели его в алтарь. Около двух часов стоял он там неподвижный. Лицо его изменялось поминутно: то покрывала его белизна, подобная снегу, то переливался на нем румянец. И долго еще он не мог ничего проговорить, созерцая в душе дивное посещение Господа. Только через некоторое время рассказал он старцам Пахомию и Иосифу о своем видении.

   Ограждаемый Божией благодатью, праведный Серафим восходил из силы в силу, и исполнилось ему 34 года. Видя его подвиги и труды, отец Пахомий испросил благословение епархиальной власти и возвел иеродиакона Серафима в сан иеромонаха. В этом сане отец Серафим непрерывно продолжал священнослужение, ежедневно приобщаясь Святых Тайн. Через год после его посвящения Саровская пустынь лишилась своего строителя, отца Пахомия, который призвал к себе отца Серафима, преданного своего ученика, и сказал ему: «Я скорблю о сестрах Дивеевской общины*; кто их будет назирать после меня?» По желанию умирающего, преподобный Серафим принял на себя попечение о дивеевс- ких сестрах и обещал о них заботиться.

   Похоронив своего старца, преподобный Серафим, через две недели после его кончины, испросил у нового строителя, иеромонаха Исаии, благословение на пустынножительство. * Основание Дивеевской общины, из которой образовался Серафимо-Дивеевский монастырь, положила около 1780 года помещица Агафия Семеновна Мельгунова. Отправившись на богомолье в Саровскую пустынь, она остановилась для отдыха в 12 верстах от нее в селе Дивееве; там в сонном видении явилась ей Божия Матерь и указала на этом месте воздвигнуть храм Ее имени. По совету Саровских старцев Пахомия и Исаии она устроила здесь женскую обитель. Отец Пахомий, руководивший духовной жизнью сестер и посещавший обитель, взял однажды с собой отца Серафима, бывшего тогда иеродиаконом. Мать Александра (Агафия Семеновна) была больна и, получив от Господа извещение о своей скорой кончине, попросила ее особоровать: прощаясь с отцом Пахомием, она слезно умоляла его не оставлять ее послушниц. Отец Пахомий обещал, что при своей жизни он не оставит их, а после него позаботится о них отец Серафим. По кончине игуменьи, старец Пахомий свято исполнял принятую на себя обязанность духовного окормления сестер и материального их обеспечения. Наступил канун праздника Введения во храм Пресвятая Богородицы. В этот день, шестнадцать лет тому назад Царица Небесная ввела Преподобного в обитель, и теперь Она повела Своего избранника на другой, уединенный подвиг, в глубину пустыни, где, по словам святителя Василия Великого, возносится фимиам совершенного умерщвления и кадило непрестанной молитвы.

   Пустынная келлия, или «дальняя пустынька», как любил называть преподобный Серафим свое новое жилище, была деревянная избушка, состоявшая из печки, сеней и крыльца; ее окаймлял небольшой, огражденный забором, огород, в котором преподобный Серафим сажал картофель, свеклу и лук; поблизости находился и заведенный им пчельник. Келлия эта стояла в глухом сосновом лесу, на берегу реки Саровки, на высоком холме, верстах в 5—6 от монастыря; все это место преподобный Серафим называл Афонской горой. Холм, на котором поселился преподобный Серафим, был окружен другими холмами, а с одной стороны кончался крутым обрывом. Всем этим окрестностям преподобный дал имена святых мест Палестины для того, чтобы они живо напоминали ему события земной жизни Спасителя. На все эти места он любил ходить в соответственные событиям часы и, ощущая присутствие Самого Господа, предавался там богомыслию и молитве. В своем мысленном Назарете, в память Благовещения Архангела Пресвятой Деве Марии, он пел акафист; в Вифлеемской своей пещере он созерцал умными очами Превечного Младенца, поклонялся Ему с пастухами и вместе с небесными силами воспевал: «Слава в вышних Богу». Нагорную проповедь любил читать на одном возвышенном холме близ реки. Спускался он часто и под гору к реке, «на пол потока Кедрона», и там вспоминал прощальные беседы Господа с учениками. Часы третий, шестой и девятый вычитывал в глухом уединенном месте, именуемом им Голгофой, где он мысленно зрел Господа Спасителя, гвоздями пригвождаемого ко кресту. Был у него и град Иерусалим, и свой Фавор.

   Находясь в своей келлии, преподобный Серафим ежедневно совершал иноческое правило по чину строгих пустынножителей. Около полуночи он вставал от сна, выполнял правило преподобного Пахомия Великого, читал утренние молитвы, пел полунощницу и утреню и прочитывал первый час. При наступлении девятого часа утра он принимался за чтение третьего, шестого и девятого часов и последования изобразительных. Вечером читал вечерню и малое повечерие; при наступлении ночи творил монастырское правило с молитвами на сон грядущий. Часто вместо вечернего правила Преподобный полагал по тысяче поклонов за один раз. Кроме того, он пел псалмы, сперва по уставу Пахомия Великого, а потом по чинопоследованию, им самим составленному и известному под именем «келейного правила отца Серафима». Кроме молитвы, преподобный Серафим усердно занимался чтением Священного Писания и особенно Евангелия, которое всегда носил при себе. Чтение Священного Писания отец Серафим считал чрезвычайно важным делом в духовном совершенствовании и называл «снабдеванием души». «Очень полезно,— говорил преподобный,— заниматься чтением Слова Божия в уединении, прочитать всю Библию разумно». Надо «так обучить себя, чтобы ум как бы плавал в Законе Господнем, по руководству которого должно устроять и жизнь свою». Часть своего времени преподобный Серафим посвящал трудам телесным: работал на огороде, на пчельнике и рубил дрова в лесу.

   Накануне воскресных дней и праздников отец Серафим приходил в обитель, слушал вечерню и всенощное бдение, за ранней Литургией причащался Святых Таин в больничной церкви святых Зосимы и Савватия, а потом, захватив с собой хлеба на неделю, удалялся в свою пустыньку. Этим запасом хлеба святой пустынник делился с разными обитателями Саровского леса — зверями и птицами, которые собирались к его келлии. «В полунощное время,— как рассказывает послушник Иоасаф,— к келлии его собирались медведи, волки, зайцы и лисицы и вообще разные звери; подползали даже змеи, ящерицы и другие гады. Подвижник выходил из келлии и начинал кормить их». Самовидец этого зрелища, Саровский инок- пустынножитель отец Александр, с удивлением спросил раз святого Серафима, как достает у него хлеба для такого множества животных, на что Преподобный ответил ему, что в лукошке у него всегда столько хлеба, сколько нужно для их насыщения. Не раз видели, как Преподобный кормил из своих рук огромного медведя, который исполнял его приказания и служил ему. И особенно чудным было тогда лицо Преподобного: светлое и радостное, как у Ангела. Воздержание и постничество преподобного Серафима дошло до величайшей степени. Уже перед кончиной, в разговоре с одной дивеевской сестрой, Преподобный сообщал, что эти три года он питался одной травой снытью: «Я сам себе готовил кушанье из снитки. Ты знаешь снитку? Я рвал ее, да в горшок клал, немного вольешь, бывало, в него водицы — славное выходит кушание. На зиму я снитку сушил и этим одним питался, а братия удивлялась, чем я питался. А я снитку ел... И о сем братии не открывал».

   Иноков, желавших с ним пустынножительствовать, преподобный Серафим не гнал от себя, но принимал ласково и благословлял на подвиг; однако ни один из них не мог вынести тягостей этого подвига, и все возвращались назад в монастырь. Сам Преподобный неохотно давал благословение удаляться в пустыню и особенно селиться в одиночку, а советовал отходить на подвиги вместе двум или лучше трем единомысленным братьям, зная по собственному опыту, какие тяжелые испытания и искушения от врага приходится претерпевать в уединении. «Живущие в монастыре,— говорил Преподобный,— борются с противными силами, как с голубями, а живущие в пустыни, как с львами и леопардами».

   И действительно, враг нападал на него с такой страшной силой, что порой слышался ему за стенами келлии то вой зверей, то шум, и рев, и хохот. Однажды были выломаны косяки двери и к ногам молящегося подвижника упал кряж дерева, такой большой и тяжелей, что его с трудом могли вынести восемь человек. Неоднократно поднимал его диавол на воздух и, сотрясая, с силой ударял о землю. «Подобные искушения диавола,— говорил отец Серафим,— подобны паутине: стоит только дунуть на нее, и она истребится, так-то и на врага диавола: стоит только оградить себя крестным знамением — и все козни его исчезают совершенно». Впоследствии на вопрос одного мирянина: «Батюшка! видали ль вы злых духов, каковы они?» — Преподобный ответил: «Они гнусны».

   Особенно ополчился враг на преподобного Серафима после того, как смиренный подвижник от казался от почетного места игумена одного монастыря. Он воздвиг на Преподобного одно из величайших испытаний — мысленную брань — и поддерживал ее с ожесточением. В этом тяжком обстоянии, когда душа повергается в уныние от ужасных хульных помыслов, преподобный Серафим день и ночь взывал к Господу Иисусу Христу и к Пречистой Его Матери, и от непрестанной молитвы и вели- кого труда плоти мысленная брань утихла.

   Мало было диаволу душевных страданий Преподобного; он подверг праведника и телесной скорби, наслав на него злых людей с оружием. Выло это 12 сентября 1804 года, на одиннадцатом году его пустынножительства и на 45-м году жизни. Когда он занимался рубкой дров, пришли к нему три человека и, угрожая ему смертью, стали требовать денег. Преподобный Серафим, хотя и обладал в то время еще большой телесной силой, опустил на землю топор и сказал им: «Делайте, что вам надобно». Тогда злодеи свалили его на землю, ударивши обухом топора по голове с такой силой, что у Старца хлынула кровь изо рта и ушей. Потом связали его по рукам и ногам и, добив его, как им казалось, до смерти, бросились в келлию, думая найти в ней богатства. Но ничего, кроме иконы и немного картофеля, они в келлии не нашли и в ужасе бросились бежать прочь. Через некоторое время преподобный Серафим пришел в себя и, с трудом развязав руки и ноги, возблагодарил Господа за то, что сподобился безвинно понести страдания. На другое утро, с большим трудом, он добрался до монастыря. Братия, увидев отца Серафима в таком положении, ужаснулась и глубоко опечалилась. Первые восемь дней преподобный Серафим очень страдал; обеспокоенный этим настоятель отец Исаия послал за врачами в Арзамас. Пока собравшиеся врачи совещались между собой в его келлии, преподобный Серафим уснул и в тонком сне удостоился дивного видения. Как и в первую его болезнь, ему явилась Царица Небесная в царской порфире в сопровождении апостолов Петра и Иоанна Богослова и, подойдя с правой стороны к одру больного, сказала в сторону врачей: «Что вы трудитесь?», а потом, взглянув на подвижника, произнесла: «Этот Нашего рода». Когда отец Серафим очнулся, то, к немалому удивлению окружающих, отклонил от себя всякую врачебную помощь, прося предоставить его жизнь на волю Господа и Пресвятой Богородицы. Врачи удалились, преподобный же Серафим от дивного сего посещения исполнился неизреченной радости, придя же через некоторое время в обыкновенное состояние, он почувствовал облегчение болезни и к вечеру вкусил пищи. Но еще около пяти месяцев пробыл он в монастыре, пока вновь не почувствовал себя способным к дальнейшему прохождению пу стыннической жизни. После побоев и болезни отец Серафим сделался совершенно согбенным старцем и стал ходить, опираясь на палку или на топорик. Настоятель и братия убеждали его остаться в монастыре, но уговорить не смогли. Отец Серафим испросил благословение строителя Исаии и возвратился в свою прежнюю пустынную келлию. Между тем были найдены и избившие его злодеи. Узнав об этом, преподобный Серафим ходатайствовал о прощении их, что и было исполнено. Они же, не наказанные судом человеческим, со слезами раскаяния пришли к отцу Серафиму просить у него прощения и молитв.
   Вернувшись в свою пустыню, преподобный Серафим взошел на новую ступень духовного подвижничества, усилив свой молитвенный подвиг до Столпничества. На полпути от обители до его келлии лежал большой гранитный камень. Вечером, по закате солнца, подвижник оставлял свою пустынную келлию и приходил к этому камню для молитвы. Стоя на нем до рассвета с воздетыми к небу руками, он повторял слова мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному». Когда же ночь проходила и наступало утро, отец Серафим возвращался в свою келлию и в ней, чтобы уравнять ночные подвиги с дневными, вставал на другой малый камень и оставлял молитву лишь для редкого вкушения пищи. Это моление продолжалось 1000 дней и 1000 ночей, во время которых шла невидимая для мира борьба подвижника с князем тьмы. Только при конце дней своих Преподобный открыл свою тайну некоторым инокам. Один из них, изумляясь такому подвигу, сказал, что это выше сил человеческих. На это отец Серафим со смирением отвечал: «Святой Симеон-столпник сорок семь лет стоял на столпе, а мои труды похожи ли на его подвиги?» — «Но, конечно, для тебя была ощутительна при этом помощь благодати укрепляющей?» — спросил инок. «Да,— сказал дивный Старец,— иначе сил человеческих не хватило бы. Внутренне подкреплялся и утешался я тем небесным даром, который свыше нисходит от Отца Светов»... «Когда есть умиление в сердце,— продолжал он после некоторого молчания,— тогда Бог бывает с нами».
   В конце 1807 года глубокая скорбь поразила сердце отца Серафима: почил его духовный отец и начальник, старец Исаия, который таковую любовь имел к отцу Серафиму, что, по болезни не будучи в состоянии сам ходить за пять верст к нему в келлию и не желая отвлекать его от пустынножительства, просил братию иногда привозить его в тележке к келлии подвижника для беседы с ним. В лице старца Исаии уходил из жизни последний духовный руководитель Преподобного, восприемник его и ду ховный друг. Отец Серафим считал его великим подвижником и называл, как прежних своих руководителей, отца Пахомия и Иосифа, «огненным столпом от земли до небес». О упокоении своих старцев отец Серафим усердно молился и часто ходил на их могилы поклониться их священному праху, говоря про себя: «Простите, отцы святые, и помолитесь обо мне». И другим внушал о них молиться. По смерти старца Исаии преподобный Серафим принял на себя новый подвиг молчальния- ства и в нем, как и в подвиге столпничества, пребывал три года. «Паче всего должно украшать себя молчанием,— поучал он потом,— вот и святой Амвросий Медиоланский говорит: молчанием многих видел я спасающихся, многоглаголанием же ни единого. И паки некто из Отцов говорит: молчание есть таинство будущего века, словеса же орудия суть мира сего». Взявшись за этот подвиг, Старец не выходил уже к посетителям. Когда же случайно встречал кого в лесу, то падал ниц и не вставал до тех пор, пока встречный не проходил мимо. По болезни ног он уже не мог посещать обитель, и пищу ему приносил по воскресеньям один инок, которого Старец встречал со сложенными крестообразно на груди руками и потупленной долу головой и отпускал, не взглянув на него и не произнося ни одного слова. Этот подвиг состоял не во внешнем только воздержании языка, а в безмолвии ума, в отречении от всех житейских помыслов и полной сосредо точенности ума в Боге, погружении в Него и посвящении Ему всех своих мыслей и чувств. «Совершенное безмолвие,— говорил отец Серафим,— есть крест, на котором человек должен распять себя со всеми страстями и похотями. Пришедший в безмолвие должен непрестанно помнить, зачем он пришел, чтобы не уклонялось сердце его к чему-либо другому». Когда многие из братии сожалели об удалении Старца от общения с ними, чем он лишал их своего руководства и советов, Преподобный отвечал словами святых Отцов: «Праздность безмолвия предпочтительно насыщения алчущих в мире»,— сказал святой Исаак Сирин. И святой Григорий Богослов рек: «Прекрасно богословствовать для Бога, но лучше всего, если человек себя очищает для Бога». Впоследствии он говорил еще: «Молчание приближает человека к Богу и делает его как бы земным Ангелом. Ты только сиди в келлии своей во внимании и молчании и всеми мерами старайся приблизить себя к Господу, а Господь готов сделать тебя из человека Ангелом... Ничто так не содействует стяжанию внутреннего мира, как молчание».
   Но и молчальничество не было последним подвигом Старца. Получив через него большое совершенство и не прекращая его, преподобный Серафим перешел от него к высшему подвижничеству, называемому затвором. Со времени смерти старца Исаии преподобный Серафим, наложив на себя подвиг молчания, жил в своей пустыньке безвыходно, и некоторых из братии соблазняло то, что было неизвестно, кто его причащает Святых Таин. Тогда новый строитель обители, отец Нифонт, созвал собор из старших иеромонахов, и они решили предложить отцу Серафиму, ввиду его болезни ног и невозможности ходить в обитель по воскресным и праздничным дням для причащения Святых Таин, перейти на жительство в монастырскую келлию. Инок, приносивший пищу преподобному Серафиму, передал ему решение Саровского собора, которое Старец выслушал безмолвно. При повторении этого предложения в следующее воскресенье преподобный Серафим благословил брата и вместе с ним отправился в обитель. Это было 8 мая 1810 года после 15-летнего пребывания отца Серафима в дальней пустыньке, на 51-м году его жизни.