Дивное Дивеево

Город Уфа расположен на реке Белой. Перед Уфой Белая приняла в себя почти такой же по величине приток – реку Уфимку. До слияния они обе судоходны до известных пределов своего верховья. На реке Уфимке есть село Байки. Среди жителей этого села, примерно в 1800–1925 годах, жило семейство по фамилии Блиновы.

В шестидесятых годах XIX века коренным хозяином перед обществом и государством считался Григорий, а главное распоряжение по хозяйственным и семейным делам было за его отцом, имени которого я теперь не помню. Все в семье Блиновых были старообрядцы.

Кроме крестьянского хозяйства, то есть хлебных посевов, они имели большой пчельник. К тому же зимой и сами заготавливали, а больше того, покупали у близ живущих татар строевой лес. Весной лес плотили и плотами сплавляли по Уфимке, Белой, Каме и Волге до Астрахани, где и продавали по существующей цене биржи.
Было у них положено за правило: кроме затраченного капитала и известного процента за труды, остальной доход – прибыль – отчислять как особый фонд на благотворительные цели. Например, если у кого сгорит от случайного пожара дом и имущество или случится внезапный падеж домашнего скота (лошади или коровы), – эти люди шли к Блиновым и получали значительную, по соответствию, помощь.

У Григория родился сын, и назвали его Алексеем. Год рождения его примерно 1866. Когда Алеше исполнилось лет восемь, дед и отец, как умели по-старинному, научили его читать и писать. Когда же стало Алеше лет тринадцать, его отвезли на зиму в соседнюю татарскую деревню, подыскали ему квартиру у какого-то татарина. Там Алеша принимал от татар по обмену строевые бревна, выдавал соответствующий «ярлык». Эти ярлыки в Байках предъявлялись Блиновым и последние по ним уплачивали деньги. На досуге зимними вечерами Алеша вместе с татарчатами, сверстниками своими, катался на детских санках и коньках по уклону берега реки Уфимки, участвовал и в других играх. При своих врожденных способностях и на удивление редкостной памяти, он скоро стал владеть татарским языком с полнейшей точностью, так, что не различали и сами татары, что он русский мальчик. Позже он освоил и литературную речь, чего простой народ не знает… В этой деревне было несколько русских семей. Довелось Алеше, почти случайно, увидеть в одной семье русских жителей небольшую книжечку, в которой шла полемика со старообрядцами, – сочинение миссионера Петрова. Достаточно было Алеше прочитать книгу два раза, и он запомнил ее наизусть, как молитву. Из этой брошюры Алеша извлек ту мысль, что все старообрядцы после Большого Московского Собора 1667 года находятся под анафемой или, иначе сказать, под отлучением от единства Православной Вселенской Соборной и Апостольской Церкви. Значит, старообрядцы вне Церкви. А вне Церкви нет спасения. Об этом особенно ясно толкует святитель Христов Киприан Карфагенский. За этой брошюрой он прочитал другую, того же автора-миссионера Петрова, и узнал, что подобные книжечки можно получить для чтения в соседнем селе Быкове в церковной библиотеке.

Секретно от отца своего, а в особенности от деда, Алеша стал брать из церковной библиотеки подобные по содержанию, только уже не мелкие брошюры, а довольно видные книги. Знания его непомерно быстро росли и обогащались. Когда ему стало примерно лет шестнадцать, он решился открыть своему отцу все, что узнал из книг, а также и то, что его мучает и угнетает та мысль, что все они под анафемой и вне спасения, и сказал: «Батюшка! – так у старообрядцев дети зовут своего родного отца. – Я узнал, что все старообрядцы под анафемой, а потому и вне спасения». – «Алеша! Молчи! а то еще узнает дедушка, тогда будет плохо». И Алеша снова замкнулся в своих переживаниях. Он был почти постоянно скучным, задумчивым и молчаливым…

«Гриша! Надо Алешу женить! Ведь ему уже семнадцать с половиной лет,– сказал дед своему сыну Григорию и продолжил, – а то он стал какой-то скучный»... И Алешу женили. Однако он от этого не повеселел и едва ли не стал еще скучнее и мрачнее, так как с возрастом затаенная его скорбь увеличивалась. «Алеша! Ты хоть бы чем поразвлекся или съездил куда, – а то ты и на себя-то не похож!» – сказал как-то дед Алеше. «Дедушка! Пустите меня в Иерусалим!» – «Так что! Поезжай с Богом, средств у нас хватит».

И Алеша с радостью быстро собрался и отправился паломником в Иерусалим. От Одессы, едучи на судне морском, он обдумывал, как бы добиться аудиенции у Патриарха Иерусалимского, и, приехав в Иерусалим и с большим трудом попав на прием к Патриарху, сказал ему: «Святейший! Я паломник из России, родом из старообрядческой семьи. Вы знаете о российском старообрядчестве?» «Знаю», – отвечал Патриарх. «Я вычитал из книг, – продолжал Блинов, – что все старообрядцы под анафемой, то есть под отлучением, вне Церкви, – а вне Церкви нет спасения». «Да», – сказал Патриарх. «Благословите меня, Святейший, подать именной список о здравии нашей семьи на разрешительную литургию». «О всех благословляю, кроме деда», – сказал Патриарх. Алеше до глубины души стало жаль своего деда, и впервые в его взрослом состоянии у него на глазах появились две крупные слезы. «Святейший, мне и деда жаль, – с горечью проговорил Блинов Патриарху, – ведь он наш праотец! Посоветуйте мне что-либо по этому случаю». Тогда Патриарх сказал: «Купи елея на неугасимые лампады при Гробе Господнем или же опусти денежное пожертвование в кружку, которая на стене с надписью: “На елей при Гробе Господнем”. И если примет Господь эту жертву, то дед твой сам присоединится к православию». Низко поклонившись и приняв благословение от Патриарха, Блинов поспешил к указанной настенной кружке и с радостным усердием опустил в нее денежное пожертвование…
Единственный раз в году, в Великий Четверток перед Пасхой, в храме, который при пещере Гроба Господня, совершается самим Патриархом Иерусалимским так называемая разрешительная литургия. Эта литургия похожа на нашу литургию в родительскую субботу.

Много подается именных записок и поминальников с именами и о здравии, и о упокоении тех людей, которые находятся под анафемой или умерли под анафемой. О каждом из них предварительно испрашивается благословение у самого Патриарха Иерусалимского, чтоб подать подобные записки и поминальники на разрешительную литургию.

Наступил день и час совершения такой литургии в этом году. Много священников и диаконов в священных облачениях, с благословения Патриарха, читали в свое время по чину литургии сначала все имена о здравии, а потом о упокоении. Прочтены все записки. Патриарх снимает митру и с великим молитвенным настроением читает установленную на то особую молитву о разрешении от анафемы и присоединении к Православной Вселенской Церкви Христовой всех здесь помянутых. Среди молящихся всхлипывания и слезные вздохи. Большинство молящихся плачет. После указанной молитвы и сам Патриарх утирает слезы, а литургия совершается далее по чину своему.

Заглянем в этот день и час в дом Блиновых. Дед вышел во двор и старательно провожает по выкопанной им канавке застоявшуюся большую лужу воды у крыльца дома. Снег быстро тает этим теплым днем и дает большие ручьи. Григорий уже успел сделать все необходимое в стойле у лошадей, вошел в дом, разделся, умыл руки и в передней комнате (зале) сел читать толкование Блаженного Феофилакта на Евангелие. Женщины домывали последнюю комнату в доме: мыли потолки, стены, переборки и полы, наводя полный порядок. Вдруг Григорий от некоего волнения и смущения снимает очки, машинально в раздумье трет их платком и снова читает страницу, которую только что прочитал. Он почти испугался: Блаженный Феофилакт изъясняет мысль, что все, неповинующиеся Церкви, находятся под анафемой. Прочитал он и в третий раз то же самое место, а понятие остается одно. Зовет он своего отца и говорит: «Одень-ко свои очки и растолкуй мне вот это место у Блаженного Феофилакта». Та же история повторилась и с дедом. Он трижды прочитал это место и дважды о тряпочку почис-тил свои очки… После некоторого замешательства они вынуждены были признаться друг другу, что Блаженный Феофилакт толкует и изъясняет мысль, из которой следует, что и старообрядцы, как находящиеся вне Церкви, под анафемой. Дед сказал: «Если б Алеша был дома, может быть, он как-то нам бы помог!» – «Батюшка! Мне Алеша давно уже намекнул об этом, когда ему было всего шестнадцать лет. А я ему строго запретил, боясь, как бы ты не узнал». – «Ах, миленький касатик! – воскликнул дед. – Теперь понятно, почему он скучал и задумывался, и почему он так скоро и с такой радостью поехал в Иерусалим! Да скоро ли он приедет?» И чем ближе была вероятность возвращения внука, тем сильнее и прилежнее ждал его дед.

В свое время к байкинской пристани пристал пароход, на котором возвратился молодой паломник Алексей Григорьевич Блинов. С ним были сундучки, мешки и узелочки с разными иерусалимскими камешками, образками, книжками, покрывалами, четками и прочими святынями. На себе не унесешь и четвертой доли всей клади. Алексей Григорьевич нанимает тут же стоящую подводу и подъезжает к дому. Увидя его, вся семья ринулась встречать паломника, обгоняя один другого. Дед, чуть ли не с детской радостью, спешит к тарантасу, берет своего умницу-внука за руку и говорит, почти не отдавая себе отчета в своих словах: «Алеша, а ты войди-ко скорей, чего мы с Гришей нашли, – и влечет его, не дав облобызаться с семьей. – Растолкуй-ко нам вот это место. Здесь Блаженный Феофилакт говорит, будто бы мы под анафемой?» Молодым ясным взором бегло прочитал Алеша, не присаживаясь на стул, толкование и спросил: «Когда вы это нашли?» – «В Великий Четверток», – отвечает дед. Тут глубоко благодарный взор Алексея Григорьевича обратился к образам в переднем углу, он истово сотворил крестное знамение, и вторая пара крупных слез покатилась по щекам его.

В ближайшее воскресенье дом Блиновых, от малого и до старого, присоединился вторым чином к православию в приходском храме.

Обладая редкостной памятью, А.Г. Блинов помнил все, что ни прочитает. Он не только помнил слово в слово текст прочитанного, а также и безошибочно воспроизводил издание книги, страницы, главы и стихи и все прочие подробности того или иного текста и выдержки из Священного Писания. Во всех подробностях изучил он различие старообрядчества от православия и точные, законные канонические доказательства Православной Церкви на все места расхождения старообрядчества с православием.

В ту пору по прибрежьям Волги, Камы и Белой разъезжал старообрядческий начетчик – слепец Коновалов. Если в каком городе слепец Коновалов на дискуссиях с представителями Православной Церкви чувствовал, что они слабо подготовлены, то позволял себе глумиться всячески над православными, в особенности же над православным духовенством, называя священников «длинноволосыми драконами» и прочими подобными эпитетами. А поэтому, как только появлялся слепец Коновалов в Уфе, то епархиальное начальство немедленно вызывало Алексея Григорьевича Блинова в Уфу. Каждый раз Коновалов бывал побежден выступлениями против него только одного Блинова. Между тем тут же присутствовали лица, кончившие Духовную академию, некоторые из них имели звания магистра богословия – епископы, протоиереи, богословы, ученые-миссионеры и так далее. Все восхищались и любовались талантом А.Г. Блинова. И такой самородок большую часть своей жизни (до 1924 года) жил в селе Байки как рядовой гражданин. За тридцатипятилетнюю пчеловодческую практику он в области пчеловодства сделал два крупных открытия, а именно: ) как воспитывать энергичный кадр пчелы и 2) как излечить гнильца посредством самой пчелы. В ученом журнале, насколько помнится «Ниве», он опубликовал свой труд «О пчеловодстве» (теория Блинова). Эту теорию американцы применили на практике, имели большой успех и благодарили Россию за систему пчеловодства Блинова, после чего он был награжден особой золотой медалью для ношения на шее. Это была самая почетная медаль того времени за трудовое отличие.

При всем этом совесть его оставалась неспокойной в том смысле, что он, имея такой талант, изумительно редкостную память и немалые духовные знания, остается у гражданских дел, а многие сельские священники со своими простенькими знаниями находятся на службе Церкви. Не погрешает ли он перед Богом, что он не служитель алтаря? С таким вопросом он обратился за советом к одному прозорливцу – старцу Зосиме, который на это ответил: «Нe беспокойся, если будет Богу угодно, то Он Сам тебя позовет. Ты и не подумаешь, как скоро может это быть». Так и произошло. В 1923 году без благословения и воли Патриарха Тихона, который временно лишен был свободы, некоторые «реформаторы» Российской Церкви, я бы сказал, изменники православия и обманутые ими из высшего и низшего духовенства, со-брались на так называемый поместный обновленческий собор 1923 года. Обманутые Восточные Патриархи, считая, что собор этот (поместный) созывается по всем церковным правилам, выслали на незаконное сборище своих уполномоченных, как это требуется по каноническим правилам. Зашатали изменники-реформаторы устои Православной Церкви Российской. По окончании мнимого собора был выпущен на свободу покойный Святейший Патриарх Тихон.

В первое же служение литургии он с амвона, во всем святительском облачении, полновластно объявил запрещение в священнослужении, впредь до покаяния, всех участников этого самовольнического сборища. Патриарх Тихон снова лишен был свободы и вскоре умер, между обновленческим течением и староцерковниками началась борьба, отзвук ее ударился шумной волной и в Уфимскую Церковь. Когда еще был жив Патриарх Тихон, Уфимская епархия посылала к нему тайную делегацию из трех лиц, в числе которых были иерей и два мирянина. Одним из мирян был А.Г. Блинов. Тогда же, в Москве, сам Патриарх Тихон, тайно от обновленцев, рукоположил этих мирян во священников. Обновленцы намеревались истребить всех староцерковных священнослужителей, а поэтому много в то время было хиротонисано епископов и рукоположено иереев, как бы в запас; они, таясь, оставались внешне в прежнем виде, не соответствующем их сану, без приходов. Борцы за истинное православие с Божией помощью устояли против обновленцев, хотя многие и многие поплатились своим благополучием. В силу обстоятельств, отец Алексий Блинов, как успешный деятель церковный, был назначен в город Бирск, что находится по реке Белой в ста километрах от Уфы, настоятелем молитвенного дома общины верующих, а вскоре – благочинным окружного духовенства. Почти одновременно по воле Патриарха или, вернее, патриаршего местоблюстителя Петра Крутицкого, был назначен в Бирск викарный епископ Серафим. Блинов в Бирске служил до половины декабря 1937 года. С того момента никто о нем ничего не знает.

Вернусь в своем рассказе к дедушке и отцу Блинова А.Г. Из слов самого отца Алексия я знаю, что его отец и дедушка, вскоре после присоединения своего к православию, ушли в мужской монастырь под названием Белая гора Кунгурского уезда Пермской губернии. Настоятелем и строителем этого монастыря был архимандрит Варлаам, бывший прежде старообрядческим начетчиком, который при присоединении к православию сказал: «Сколько я совратил в старообрядчество, – постараюсь больше того вернуть в православие». В монастыре отец Блинова был пострижен в мантию, а дед даже в схиму.

Вблизи города Бирска, в двадцати двух километрах, находится видное село Старо-Петрово, все утопающее в яблоневых садах. Расположено оно на расстоянии километра от русла реки Белой. На это курортное место был предпринят сильный натиск со стороны новоцерковного реформаторскаго течения. Чтобы ослабить этот натиск и сохранить православие в самом значительном, после города Бирска, селе, викарный епископ Серафим, по совету благочинного о. Алексия Блинова, испросил телеграммой разрешение у епархиального епископа Иоанна согласие командировать меня туда, хотя бы на месяц, чтобы предотвратить угрожающую опасность. Двадцать третьего мая 1927 года получаю я одновременно телеграмму и письмо с нарочным (в село Санинское, в пятидесяти километрах от Бирска) со срочным предписанием без промедления прибыть в Бирск. С тех пор началось мое служение в Старо-Петрове. С Блиновым уже были не только отдельные встречи и совместные выступления против всего церковного реформаторства, а, можно сказать, объединенные изложения письменно об этих, крайне незаконных и нехристианских, реформаторских разрушениях православных догматов. Мы с Блиновым стали, можно сказать, ближайшими сотрудниками: он был автором, но несколько затруднялся в письменном изложении; я, как имеющий среднее образование, его материал редактировал и излагал в письменном виде. Этот труд был ценен для руководства всей Уфимской епархии, его же материал к све-дению послали тогда и в Патриархию.

Теперь вам понятно, что с Блиновым мы с мая 1927 года и до половины августа 1930 года [до ареста о. Адама]общались и у него в доме, и у меня в квартире очень часто и подолгу. В конце марта 1936 года я снова вернулся в пределы Башкирии в г. Бирск и прожил там все лето. Снова мы тесно и подолгу с ним беседовали, в основном на религиозные темы. Историю жизни Блинова я слышал от него самого либо в 1929, либо в 1930 году. <…>.

С благословляющей любовью ко всем,
иеромонах Адам

Иеромонах Адам (Свистунов)