Дивное Дивеево

Нет, никакого существенного повода к этому не было. Но паршивость переполняла и лезла наружу. И нищие возле ограды настроения не добавили.

Особенно выводил из себя здоровенный нахальный детина в полосатой пижаме и табличкой на правой стороне груди. Он назойливо совал каждому проходящему пластиковый стакан в лицо и что-то блеял про пожертвование на больницу, при этом четким баскетбольным движением туловища отсекая конкурентов.

Был еще “гунявый” с нервным тиком, пускающий слюни и мерно раскачивающий головой. Впрочем, нервный тик и слюнопускание прекращались сразу же за церковной оградой. Толстые тетки, цыганского вида дети, и парочка восьмидесятилетних “одуванчиков”. Все в сборе. Наскоро, не глядя, Андрей рассовал нарытую в карманах мелочь, размашисто перекрестился и вошел в храм.

Перед вечностью человеческие эмоции всегда смешны. Наверное, поэтому раздражение понемногу утихло. Временно. Пока не пошли со сбором пожертвований бабки. Три старухи, три подноса, гуськом друг за другом. ” На-рэ-мо-нт-хра-ма!”. Почему три, а не семь или двенадцать? Кто его знает…

Во время паузы в службе, когда началась исповедь, Андрей вспомнил про какие-то важные дела, для решения которых нужно было выйти из храма. Он вышел в притвор. Притвор был длинный, вытянутый, похожий на тоннель. Ближе к выходу забрезжил свет в конце этого тоннеля и высветил фигуру мужичка в рабочей спецовке. Да уж, на паперти рядом с “полосатым” и “гунявым” много не заработаешь. Отсюда, конечно прогонят, но пока не видят, можно попробовать.

Поравнявшись с мужичком, Андрей отвернулся. Но тот все равно окликнул: “молодой человек!” Утреннее раздражение перешло в новое качество. Андрей вдруг решительно и зло повернулся к мужику, приблизился вплотную и сказал:
- Ну. Говори.
Выслушав рассказ о поезде, о краже денег и документов, о сестре, которая живет недалеко в области, спросил:
- И чего ты хочешь от меня. Чем я могу тебе помочь? Лишних у меня нет.
-Да хоть…пару гривен, сколько сможете. Ради Христа. Вы не думайте, я Писания знаю (с ума сойти, он так и сказал: “писания знаю”). Если Вы с чистым сердцем, то Господь Вам воздаст…
-Кому ты здесь чешешь? – стало почему-то смешно, – скажи честно, что очень хочется выпить, а не на что. Я пойму. А ты мне про “писания” рассказываешь…
- Ну что вы, мне, правда, не на выпивку. К сестре доехать…
- Брешешь, – Андрей внимательно посмотрел в глаза мужику.
- Нет, -коротко ответил тот. Андрей пригляделся. Рабочая спецовка, но чистая и не рваная. Пакет в руках. Лицо немолодого мужчины, потрепанное, но не испитое и глаза… Мужик продолжал смотреть на него прямо, не моргая и не отводя взгляд, но без нахальства. Просто смотрел.

Андрей сунул ему мятую пятерку, которую, конечно же, давно держал наготове. “Ради Христа” – это пароль. Нельзя не дать. Но никто не сказал, что нужно при этом быть доверчивым простачком…

Важное дело, по которому понадобилось выйти из храма, оказалось, как и положено, мелким и пустым и было только поводом, чтобы выйти. Но чтобы признаться в этом себе самому, понадобилось все-таки выйти. Андрей вернулся в “тоннель”.

Мужичок стоял и разглядывал информацию на противоположной стене. Там висела реклама паломнических поездок, напоминание о том, что разговаривающим посылаются скорби и выполненный в лучших традициях агитпропа плакат. На плакате была изображена простоволосая женщина в брюках и короткой маечке, перечеркнутая жирным красным крестиком. Рядом такими же крестиками были перечеркнуты мобильный телефон и почему-то – собака.

- Так ты говоришь, что Писания читал? – весело спросил мужичка Андрей.
- Да не, я вот… читаю – не понял тот.
- Я говорю, Евангелие читал? Про мельничный жернов? Знаешь, что если кто обманывает детей, тому надевают мельничный жернов – и в реку? А тут все, как дети…
Мужик очень серьёзно, без тени улыбки ответил:
-Что вы, это же большой грех.
Андрею стало неловко и стыдно за свою веселость. Помолчали. Потом мужик спросил:
- А вы часто ходите в церковь, верите, интересуетесь?
- Ну а почему же я здесь?
-А вот скажите, как эти слова понимать: “Се, стою у дверей и стучу?”
“Он что, издевается?” подумал Андрей.
- Ну а как еще это можно понимать…
- Это значит, в душу стучит, да? Да? Правильно? – его удивительные глаза просто… лучились. Именно так – лучились.
- Правильно.

Андрей подумал, что психолога из него так и не вышло. Мошенник этот мужичок или нет, он так никогда не узнает. Да и не хотелось уже. Он сказал:
- Ладно. Ты прости меня, больше ничем помочь тебе не могу.
- Что вы! Спасибо вам.
Андрей вдруг неожиданно для себя протянул мужику руку. И тот ее пожал. Это не была рука попрошайки. Он хорошо знал такие руки. Это было сильное, жесткое и шершавое мужское рукопожатие. Такие руки знают, что такое труд, причем с самого детства знают.

Андрей вошел в храм и тут словил себя на мысли, что стоящий в “тоннеле” ни разу ему не “тыкнул”. Хотя и был на вид лет на пятнадцать старше. Стало совсем гадко на душе. Но это была уже другая гадость. Не утренняя. Хорошая гадость.

А потом была проповедь и уж совсем нереальная вещь: батюшка вдруг заговорил о милосердии, хотя сегодняшнее Евангелие было о другом… Андрей подумал, что так бывает только в приторных книжках с елейными неправдоподобными историями о вдруг покаявшихся грешниках. А потом разозлился сам на себя. Но и это уже была другая злость… А еще спустя минуту думал о том, что тому, в “тоннеле”, (нет, не в тоннеле, в притворе) – нужно бы дать не пятерку, а двадцатку, ее должно хватить на электричку до сестры…

Мужичка в притворе уже не было. Не было и во дворе и на улице не было видно. Как и положено по законам приторно-елейного жанра. “Я писания знаю”, вдруг вспомнил Андрей и улыбнулся. Первый раз за уже прошедшие полдня – искренне и радостно.

Замок двери в машине опять заело, сигнализация слабо пикала, но дверь не открывалась. Андрей стал стучать по двери возле замка, одновременно пытаясь повернуть ключ. Дверь долго не поддавалась, и он все стучал, стучал… А потом зазвонили колокола.

Дмитрий Забелин.