Дивное Дивеево

Двадцать лет я совершаю таинство исповеди. За эти двадцать лет я могу вспомнить не более двух десятков случаев, когда исповедь была настоящим таинством второго крещения, когда люди свидетельствовали перед Крестом и Евангелием подлинную метанойю, переменяли свою жизнь и не возвращались более к исповеданным тяжёлым грехам. И все эти исповеди совершались отдельно от Литургии, в пустом храме, без очереди за спиной исповедника. И в такой исповеди и мною, и исповедующимся христианином явственно ощущалась радость совершающегося Таинства, любовь и милость Христа, невидимо соприсутствующего нам.

Совершенно очевидно, что такое великое церковное действие невозможно в рамках нашей общепринятой исповеди перед причастием, и не только потому, что последняя совершается в условиях «поджимающего времени» в окружении большого количества людей, но прежде всего потому, что такое покаяние — действительно духовное событие, равнозначное Таинству Крещения, и оно не может и не должно совершаться каждую неделю.

Что же происходит на нашей исповеди перед причастием? Ещё в начале 90-х годов прот. Владимир Воробьёв здесь всё разложил по полочкам. Предпричастная исповедь — это смесь из дисциплинарного фильтра по допуску к Чаше (или, если хотите, «благословения на причастие»), осуществляемого священниками, и отчёта в повседневных, повторяющихся, одних и тех же мелких грехах со стороны мирян, этакое своеобразное «откровение помыслов» — профанированное, незаконно привнесённое в церковную повседневность редчайшее и высочайшее монашеское делание. К собственно Таинству Покаяния это всё зачастую имеет малое отношение.

Я отставляю сейчас в сторону вопрос о том, как сложилось в нашей практике такое положение дел, о связи дисциплинарной исповеди с причащением и т.п. Об этом уже давно всё сказано, неинтересно двадцать лет повторять одно и то же. И я не буду касаться проблемы властолюбия и клерикализма пастырей — в конце концов, всем ясно, что это плохо. Гораздо более важный вопрос — как православные воцерковлённые христиане воспринимают сегодня само покаяние и Таинство исповеди.

Прежде чем ответить на этот вопрос, приведу (по памяти, нет возможности искать цитату) учение св. Феофана Затворника по этому поводу. Вот что он пишет:

Покаяние есть:
1) осознание своего греха пред Богом;
2) укорение себя в этом грехе с полным исповедованием своей вины, без перекладывания ответственности на других людей или на обстоятельства;
3) решимость оставить грех, возненавидеть его, не возвращаться к нему, не давать ему места в себе;
4) молитва к Богу о прощении греха, до умирения духа.

Мы видим, что здесь нет речи собственно о Таинстве. Всё, о чём говорит Святитель — это внутреннее покаяннное делание. Оно должно совершаться всякий раз, когда мы осознаём в себе нечто недолжное, и заканчиваться «умирением духа», то есть неким извещением от Бога, что грех, в котором я каюсь и об оставлении которого молюсь, прощён Богом. Св. Феофан пишет дальше, что для “повседневных”, мелких грехов должно быть достаточно этого внутреннего покаяния; лучше всего его совершать на вечерней молитве, когда мы осмысливаем прожитый день. Выноса же на исповедь требуют грехи существенные, когда сердце не умиряется совершением такого вот внутреннего покаяния. В первенствующей Церкви исповеди вообще подлежали только лишь смертные, тяжкие грехи.

Это норма. Теперь посмотрим, что происходит у наших аналоев. Большинство исповедников уверенно, что они обязаны вынести на исповедь ВСЕ свои недолжные поступки, слова и греховные помыслы, замеченные ими за отчётный период. Это значит, что на своей покаянной молитве они не получают отпущения от Бога грехов, о прощении которых они молятся. Это значит, что им неведомо «умирение сердца», о котором пишет святитель Феофан. Это значит, что они вовсе не молятся, потому что подлинная молитва есть вещь «двустороняя», в ней обязательно наличествует не только обращение нашего ума и сердца к Богу, но и тот или иной ответ от Него. Этот ответ реже всего бывает в словах или образах, он приходит обычно в виде некоего поворота духовного чувства, когда наша душа получает уверенность, что молитва принята, просимое получено, и в душу от соприкосновения с Богом приходит радость, мир и благодарение Бога.

И именно здесь стоит, подобный бетонной плите, главный «блок»: православные христиане уверены, что таких вещей в их духовной жизни ни в коем случае не должно быть. Никакого прощения мелких грехов просто вот так, по нашей молитве, быть не может. Все читали святителя Игнатия, все знают, что это прелесть. Поэтому всё надо занести на бумажку и во всём отчитаться батюшке. Никакой самостоятельной «двусторонности» в общении с Богом мы недостойны… Таким образом, исповедь превращается в имитацию и подменяет собой собственно жизни во Христе. Ибо подлинная духовная христианская жизнь именно «двусторонняя», и никакой иной быть не может.

Почему же так происходит? Ответ, на мой взгляд, прост, и я не раз писал об этом. Христиан этому просто не учат. Получилось так, что наша церковная педагогика настроена не на то, чтобы объяснить человеку, что такое богообщение и способствовать ему, а чтобы предостеречь от вычитанных из книг ошибок на этом пути. Многие ли пастыри делятся со своею паствою своим опытом реальной, внутренней жизни во Христе, опытом богообщения, который, по словам святителя Феофана Затворника, только и составляет цель и смысл церковной жизни? Составляет ли жизнь во Христе, богообщение, молитва, всё более и более возрастающая «двусторонность», о которой я говорил выше, главный интерес в жизни нынешних православных христиан? Вот тот вопрос, который стоит за нынешней дискуссией об исповеди.

Игумен Петр (Мещеринов)