Дивное Дивеево

Я люблю делать добрые дела. Хорошо это или плохо — любить их делать?

У меня давно сложилась такая практика. Стряслось нечто неприятное, ранило, подавило, плакать хочется, больше не хочется ничего — что ж, самое время: соверши добрый поступок. Купи коробку диабетических конфет на фруктозе и навести старую больную родственницу. Найди древние дедовские тапки и отдай их бомжу, который ходит по улице в больничных бахилах на босу ногу. Бесспорно, это лучше, чем сидеть и плакать. Вообще, лучше сделать нечто доброе, чем не сделать. И то, что возникает тщеславие, гордость от доброго деяния,— не повод отказываться его совершать. Про гордость скажешь на исповеди. А пока обуй бомжа. Все правильно?

Правильно. Но не все. Обманываю я себя этими добрыми делами. Глаза себе отвожу. То, что легко, делаю. А то, что трудно,— нет. Осчастливленный бомж надевает тапки и уходит, чуть не плача от благодарности. А бывший хозяин выданных бомжу тапок сидит на диване перед телевизором и, переключаясь с канала на канал, смотрит все новостные выпуски подряд. На большой громкости — возрастные проблемы со слухом. Перестать скрежетать зубами, отбирать у него пульт и убавлять звук. Вот это был бы действительно добрый поступок. Но я его не совершаю.

Моя знакомая помогает одиноким пенсионерам, такое у нее послушание на приходе. Но слышали бы вы, как она разговаривает по телефону с собственной мамой. Просто рычит. Мама-то не одинокая, что ей сделается.

Совершая что-то доброе, вспомни то, что мог, что должен был сделать, но не сделал, или не делаешь. А еще вспомни то злое, что сделал. Поблагодари Творца за предоставленную возможность хоть что-то сейчас сделать, хоть крохотный камушек положить на светлую чашу весов — она стоит опасно высоко, а темная касается земли. Поблагодари, но на этом не останавливайся. Никто не сделает за тебя того, что ты до сих пор не сделал, что лежит, как правило, в центре твоего мира — самые близкие именно там — и от чего ты уходишь, разбрасываясь по окраинам, по легким делам, сулящим потоки благодарных слов.

Мы уходим, как правило, от тех дел, которые не подкормят нашу гордость; которыми, по выражению бессмертной старухи Шапокляк, «прославиться нельзя». Ну, кто меня похвалит за заботу о собственной матери или сестре? Это ведь естественно. А вот за помощь престарелой соседке меня похвалят, а нет, так я сама себя похвалю.

Ради чего мы делали доброе дело, ради чьего-то блага или ради самооценки — лучше всего об этом говорит наша реакция на неудачу этого самого дела; на ситуацию, в котором наше даяние оказалось лишним или невостребованным. Я помню, как бегала по аптекам, разыскивая редкое лекарство для маленькой дочки моей коллеги, а когда раздобыла наконец — выяснилось, что не надо было бегать-то. Есть уже у коллеги этот препарат, родственники помогли. Ужасно зла я была на этих родственников!

А еще нас обличает ожидание награды от Бога за нашу благотворительность. Иначе говоря — надежда эту награду заслужить: «Завтра у меня трудный день — как-то все получится? — надо милостыню подать да бабу Машу спросить, не нуждается ли в чем». Евангельское мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк. 17, 10) очень трудно входит в наше сознание. Все-то нам кажется, что, сделав что-то доброе, мы сами стали лучше. Очень важно понять: не стали.

Истинное смирение не осознает своего смирения, истинная милость — своей милости. Для человека, стяжавшего любовь, делать добро — естественно, как дышать; ему не придет в голову намеренно совершать запланированные добрые дела. Совершая свой добрый поступок, вспомни, что ты, увы, не таков. И поблагодари Творца за то, что тебе пришло-таки в голову — хотя бы вот так, хотя бы таким недостойным образом что-то доброе кому-то сделать. Это тоже прививка от гордости. А что есть гордость при совершении доброго дела? Однажды случилось у меня озарение: наши озарения — они ведь еще и для того нам даны, чтоб мы поняли, в какой тьме живем, и я это поняла. Мы ведь Богу их делаем, наши добрые дела: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 40). Так вот, представьте, что я протягиваю Ему — ну хотя бы кусок хлеба. Но когда Его рука касается куска — быстро отрываю половину мякиша: «Нет, постой, не всё Тебе — мне самой тоже что-то надо!». Присвоение доброго дела себе есть совершенно реальное отнятие его у Бога.

Вот так нужно делать добрые дела — с таким памятованием. Иначе их делать опасно. А совсем не делать тоже нельзя. За вчерашний день я совершила два добрых поступка, и у меня теперь совесть совсем не спокойна. Вот это, наконец, правильно.

Евгения Васильева