Дивное Дивеево

31 декабря Церковь чтит память мученика Севастиана. Кто он? В чём его подвиг? Почему на иконе он изображён юным, хотя был военачальником? Размышляет Ольга Джарман.


Севастиан, римский офицер, начальник преторианской стражи — воин, особо приближенный к императору Диоклетиану, живший на рубеже III и IV веков… Это — те скудные сведения, которыми владеет историк.

Однако при словах «Святой Себастьян» не образ видавшего виды воина встает перед нашим внутренним взором.

Мы вспоминаем юношу, пронзенного стрелами, прекрасного молодого человека, только-только подходящего к порогу зрелости. Он чем-то напоминает юношу-Ионафана — лучшего друга Давида, волею судьбы оказавшегося в лагере противников Давида, в лагере Саула. Против такой судьбы не пойдешь — но Ионафан сумел найти в себе силы ослушаться отца и сохранить дружбу с Давидом-Помазанником.

Трагическая смерть в бою юноши Ионафана, предупредившего Давида с помощью стрел (1 Царств, гл. 20), плач Давида о погибшей дружбе (2 Царств, гл. 1) — одни из самых трогательных рассказов из жизни помазанника и царя Древнего Израиля.

…Нет слепой судьбы — воин-преторианец стал воином Христовым, он нашел Христа и был обретён Христом вопреки всякой очевидности.

Сильный колос, к жатве спелый,
Жернова сгубят.
Стрелы, Крепкий, что за стрелы
Впереди Тебя?
То — земля подвиглась, Сильный,
Ветер, ночь и мрак.
Что за имя — Твое Имя?
Друг Ты — или враг?
Но, сияя посредине
Четырех концов,
Не забудь и вспомни в Сыне,
Бог моих отцов!

Отчего же Севастиан-Себастьян — юноша? Безусловно, начальником преторианцев не назначили бы безусого юнца. Севастиан, несомненно, не был таковым — как не были святой Георгий, святой Димитрий Солунский и даже святой Пантелеимон, иконографический образ которого — почти отроческий. Нет, все эти молодые люди были в возрасте около 30 лет, в возрасте прекрасной молодости, переходящей в мужественную зрелость. В этом возрасте они и засвидетельствовали о Христе Воскресшем, совершив свою мартирию.

Обычай римлян брить лицо, чуждый грекам, привел к появлению юношеских, безбородых ликов этих святых на иконах и на картинах. Образ смелого юноши, бросающего вызов императору, и запечатлелся в сердцах поколений и поколений христиан. В самом деле, кто, как не юноша, так готов умереть? Юношеская не-боязнь смерти, юношеское бесстрашие окрасило в свои алые тона образ этих мучеников, в том числе и Севастиана-Себастьяна.

Но на афонской иконе, иконе греческой, он выглядит вовсе не юношей. Это — молодой человек, «пришедший в меру возраста Христова» (Еф. 4:13), ему около тридцати лет. Он внешне похож на Христа — и это сходство достигается именно за счет бороды (а юные герои-мученики похожи на Юного и безбородого Пастыря катакомб).

Юны и незрелы не Севастиан — его враги, вернее, его бывшие сотоварищи, гвардейцы-преторианцы, стреляющие в него из луков на современной греческой иконе. Стрелы несмысленных и злых в своем незнании младенцев (Пс. 63:8) наносят язвы мужу совершенному Севастиану… Они — «младенцы, колеблющиеся и увлекающимися всяким ветром учения, по лукавству человеков, по хитрому искусству обольщения» (Еф. 4:14).

На афонской иконе лучники-палачи уродливы, бородаты и низкорослы, в то время как Севастиан возвышается над ними, привязанный к древу, обреченный на смерть, переходящий в жизнь — чего им не понять…

Он стоит посреди сухой пустыни, привязанный к засохшему дереву — он умирает вместе с Тем, Кто умер на сухом Древе Креста. И он уже не один страдает — но страдает с ним Сам Христос. Живоносная смерть изливается на пустыню — и она начинает процветать кринами (Ис. 35:5), и древо, на котором принимают смерть Севастиан за Христа и Христос за Севастиана, возносит свои живые ветви. Праведник процветет, словно финиковая пальма (Пс. 91:12), священное дерево победы.

Само греческое имя «Севастиан» имеет и отношение к священному титулу императора — «августа», и к бессмертной славе… Он более не служит императору Диоклетиану, земному Юпитеру. Он соделывается жертвой священной вместе с Агнцем Закланным, Новым Давидом.

Севастиан сам становится обнаженным, мертвым стволом, процветающим в жизнь. Стрелы убивают в нем все земное и мертвое — он обнажен к крещению, к смерти со Христом и во Христе среди сухой пустыни, в которой он сам и становится древом живым, Христовым, через него процветает сухое и животворящее Древо Креста, Сам Христос Бог Спасающий.


Ризы лучников — алая и синяя — знаменуют крещение водою и Духом Святым Божиим. Скала, возвышающаяся среди пустыни — символ этого Духа.

«И всякий, имеющий сию надежду на Него, очищает себя так, как Он чист. Всякий, делающий грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие. И вы знаете, что Он явился для того, чтобы взять грехи наши, и что в Нем нет греха. Всякий, пребывающий в Нем, не согрешает; всякий согрешающий не видел Его и не познал Его (1 Ин. 3:6)».

Севастиан, мученик Христов, свидетель Христов, принимает участие в Евхаристии, совершаемой Христом. Очертания его чрева, пронзаемого стрелами — словно хлебное приношение, просфора Евхаристии Христовой. Приносит Христос Себя за жизнь мира — и Севастиан имеет часть в этом приношении. Он — со-свидетель и сотрапезник, и со-служитель, и дело Его — дело Христово. А у Христа одно лишь стремление и желание одно — отдать жизнь Свою за жизнь мира (Ин. 6:51).

И Севастиан уподобляется Христу. Не знаем, каковы мы будем, когда совершится тайная нашего христианского свидетельства — через смерть и опустошение. Но знаем, что мы станем похожи на Него.

«Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что́ будем.
Знаем только, что, когда откроется,
будем подобны Ему,
потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2)

Грешники «состреливают в тайных непорочна и не убоятся» (Пс. 6:64), но Господь праведен — «и сказал Ионафан Давиду: жив Господь Бог Израилев! (1Цар 20:14)»

Жив Бог твой, Севастиан!

И душа человеческая, по природе христианка, как говорил римлянин Тертуллиан, бежит ко Христу, словно Дафна от губителя-лучника Аполлона, и оказывается в безопасности, коснувшись Древа Крестного, коснувшись Жертвы Христовой, коснувшись риз Его, соединившись с Ним, Древом сухим и Древом Живоносным.

Дева-душа христианка прячется от врагов-страстей и убийц, от смерти этого мира в животворящей мертвости Тела Христова, в со-смертии со Христом, в совоскресении с Ним.

Ибо, если с Ним страждем, с Ним и прославимся. (Рим 8:14)

Чему уподоблю Его? Ветви
Вверх, выше — никто не сломит.
Лоза, вознесенная в силе кедра,
Живого и мертвого древа доля.

Чему уподоблю? Вышние гнезда
Орлов с очами круга созвездий,
А корни — глубже магмы. И ветер
Присно шумит, в парусах бьется.

Чему? О, древо сухое Ноя!
О, радости Ноя лоза живая!
О, тайна спасения мира — боли
Вечной Его — и пути без края…