О том, что такое Православие, мы решили поговорить с человеком, для которого это слово не какое-то абстрактное богословское понятие, а вся жизнь. Наш сегодняшний собеседник—протоиерей Андрей Лемешонок, духовник Минского Свято-Елисаветинского монастыря и сестричества в честь преподобномученицы Елисаветы.
Отец Андрей, очень часто мы говорим эти слова—«Православная Церковь», «православная традиция», «православная молодежь» и др. Но что же понимать под словом «Православие»? Что для Вас значит это слово?
Это жизнь с Богом. Это присутствие Бога в твоей жизни и желание во всем исполнить волю Божию—«Да будет воля Твоя» (Мф. 6:10). Православие—это не просто какая-то отвлеченная истина, какая-то отвлеченная идея. Это твоя жизнь. Это прикосновение к Богу, познание Бога — безграничное в этом мире; познание, которое не может иметь каких-то пределов и определений. Получается так, что, чем больше ты пытаешься что-то узнать, тем больше ты видишь, что ничего не понимаешь; чем больше ты делаешь что-то, тем больше ты видишь, что ты ничего еще не делал и не делаешь... Поэтому-то люди святые и говорили, что не начали еще молиться после целой жизни, прожитой в молитве. Православие—это, наверное... знание Бога, стремление познать Бога в своей жизни и победить смерть и тоску, и то безобразие, которое человек начинает видеть в себе и вокруг себя. Надо восстановить ту красоту, которая когда-то—может быть, в какой-то момент жизни открылась человеку, — вот с этого момента человек и становится православным. Ведь Церковь Православная формирует взгляды человека, его вкусы, направляет его жизнь и учит человека жить, служа Богу и ближнему. Если понимать Православие как свод каких-то правил, канонов, ограничений, то, конечно, это становится тогда очень... очень мелко, очень по-земному. Потому что можно сказать, что Православие—это какая-то традиция, какие-то каноны, и если человек соблюдает их, он, в общем-то, православный. Но, наверное, это, все-таки, очень поверхностное определение.
Есть одна серьезная проблема в Церкви: обрядоверие…
Ну да, я и хотел об этом сказать. Есть две проблемы! Одна проблема, когда человеку вообще не нужны никакие обряды— протестантская такая тенденция. Протестант в себе находит всю полноту жизни. Это чуждо Православию. И есть, наоборот, другая крайность, когда Православие ставится в какие-то рамки, за которые человек боится даже просто посмотреть: а есть ли еще что-то за этими рамками? Мне кажется, что эти две крайности пагубны для души — потому что они останавливают ее развитие. Ведь Православие—это постоянное развитие души: я сегодня так говорю, а завтра мне Господь откроет что-то другое, и я должен не испугаться, а сказать, что—да, наверное, то, что я говорил, было неправильно... То есть оно было правильным на какой-то момент, а сегодня — уже нет. Поэтому, мы в Православии никогда не утверждаем — лично не утверждаем. Мы пытаемся проснуться от греха, от того состояния, в котором находится человек в этом мире: или от безразличия, или от какого-то, действительно, безумия. Конечно же, есть Откровение Божие: то, что людям было действительно открыто Богом. Они смогли вместить это Откровение, свести его в какой-то свод канонов — и это свято! Тут есть очень опасные вещи. Часто бывает так, что человек говорит: «я—не обрядоверец, я — "свободный православный"; и тут он может попасться на удочку того, что свои чувства, свои какие-то желания, эмоции, страсти в том числе, выдать за духовность. Есть такие моменты, когда враг человека так тонко обманывает, что человеку кажется, что он—от всей души, что он — такой очень широкий, очень глубокий... а на самом деле это—пустота.. Это просто гордость и эмоции. Это две крайности, в которые мы все время уклоняемся...
Как получается, что человек, приходя в Церковь, «горит духом» («духом пламенейте», как сказано у апостола Павла). А потом начинает как-то остывать, останавливается на каком-то этапе и дальше идти не хочет? Почему?
Духом-то духом... но все-таки первый порыв связан с каким-то душевным, эмоциональным подъемом. Человек еще не понимает, что благодать, которую он получил в Церкви, — это божественный аванс, который потом всю жизнь надо будет отрабатывать. А отрабатывать человек не хочет. Вот как на работе — человек получил аванс, а потом это все надо отработать, и он говорит: нет, я не хочу—мне скучно, неинтересно... Но аванс-то он получил, использовал его в своих целях. Здесь, конечно, есть разные моменты и ничего однозначного сказать, опять же, нельзя. Есть внутренняя радость, вспоминая которую, человек может потом всю жизнь бороться с унынием. И, несмотря на то, что это было наивно и по-детски, но это было, это была реальность! И в какие-то трудные минуты это может человеку помочь. А с другой стороны, человек... ну, не хочет трудиться, не хочет бороться за эту радость, не хочет расти дальше. Он не хочет переходить от молочной смеси к пище более суровой. Вот я себя возьму. Был период, когда мне казалось, что я... молюсь. Старался молиться (о. Андрей смеется). И было радостно на душе, но я бы не поменял сегодняшнее мое состояние на то, давнее, — то было просто примитивное состояние. Я никого не видел, я чувствовал, что Бог действительно рядом со мной... Сейчас я все вижу, но это уже совсем другой этап развития, и говорить, что вот тогда была жизнь, а сейчас нет, — неправильно. Конечно, после каждой службы была такая теплота, такой порыв... Но, если это будет все время, и ты этого не заслуживаешь, то к чему это приведет? К деградации. Поэтому человеку нужно понять, что он ничего не стоит, ничего не может, что он, вообще, соткан из греха — и, несмотря на это, Бог его любит. И тогда действительно у человека рождается понимание ближнего и понимание того, что происходит в нем и с ним.
Очень часто человек приходит в Церковь после, скажем так, «сложного прошлого»: после злоупотребления алкоголем, наркотиками, блудом; весь духовно покореженный... И тогда у человека такое покаяние: «Блудно расточих отеческое мое богатство...». А потом, как-то придя в себя, он... начинает осуждать, ему уже кажется , что он-то еще ничего... Не то, что эти «грешницы, хищницы, разбойницы...». Куда пропадает это первое покаяние? И почему?
Покаяние... А что такое покаяние? Опять же, мы говорим об эмоциях. О каких-то чувствах, которые захлестывают человека: о слезах (которые очень быстро высыхают), о каких-то сетованиях, о каких-то желаниях перевернуть горы... А потом мы говорим о реальной жизни, где нужно измениться. А чтобы измениться, нужно потрудиться. А потрудиться—это значит себя не жалеть. Как правило, вот этот труд остается где-то в стороне... Человек плачет, называет себя «последним грешником», но когда, действительно, ему кто-то говорит об этом, он это не терпит, он протестует...
... только тронь!...
Ну, да — только тронь!.. И сразу—а ты чего это, ты кто такой?! Бывает, конечно, когда у человека на самом деле есть покаяние, и такое покаяние дает человеку возможность больше не грешить. Но это уже дар Божий — и редкий дар!.. А сегодняшние люди непостоянны — они привыкли к тому, что все меняется, все мелькает—вся эта информация... — и, конечно, трудно удержать в себе хотя бы память о том, что Бог тебе дал. Ты уже привыкаешь к тому, что Бог тебе дает, прощает тебя... А если тебя Бог не простит? Вот я думаю — сделать бы такой эксперимент. Вот человек исповедался, и ты говоришь ему: «Дорогой мой! Ты на 10 лет отлучаешься от Причастия за свой грех». Как бы человек на тебя посмотрел? Он сказал бы: «Да Вы что?» (о. Андрей смеется). А вот что— неси 10 лет покаяние, а потом примешь Святое Причастие. Человек знал бы, что если он согрешит, его отлучат. А сейчас мы знаем, что нас все равно простят—завтра же простят. А если не простят, то мы будем обижаться и скажем: «А чего Вы такой злой? Чего Вы так немилосердно относитесь ко мне?». Вот и вся любовь. Но на сегодняшний день так нельзя делать, потому что человек тогда обидится на Бога, уйдет из Церкви. Пойдет в какую-нибудь секту или еще куда-нибудь... Найдет «под себя» что-нибудь; того, кто его «поймет». Поэтому сегодня говорить можно только о любви Божией, о действии Бога, Который, несмотря на все наше безобразие, действует. И побеждает! Вот приходит человек в Церковь, и ты знаешь, что сегодня он стоит, смотрит на тебя с любовью, а завтра ты для него будешь врагом! Почему? Потому, что ты сделаешь ему замечание. Ты скажешь ему: «Надо высчитать с зарплаты за пропавший инструмент!».— «Что это такое-высчитать! Да как это так?..». — «А вот так». И вся любовь, вся духовная жизнь пропадает. Вы же сами видели!.. (до нашего интервью о. Андрей разговаривал с одним из монастырских рабочих о каких-то пропавших инструментах). Очень хорошее испытание—это испытание деньгами, каким-то жестким словом... Но в то же время, нам нельзя ожесточаться; нельзя вот так... замкнуться и во всем видеть неправду. Надо все равно видеть во всем красоту! И это очень сложно: ты знаешь, что тебя обманут, но надо все равно доверять. Ты знаешь, что ты человеку поможешь, а он потом будет говорить о тебе самые плохие вещи. У меня в этом отношении опыт уже богатый, я это проживаю постоянно... (о. Андрей смеется). Но, тем не менее, надо все равно помогать—вот в чем дело!
А где силы брать на это?..
А силы—в Чаше. В Чаше, которая растворяет грехи и живых, и мертвых: «Отмый, Господи, грехи всех, поминавшихся зде...». В этом и сила. Поэтому, действительно, как говорили Отцы, покаяния не будет в последнее время, но будет Причастие. Поэтому я и говорю: сто, тысячу раз причастился, один — покаялся. А то, бывает, что иногда люди каждые полчаса бегают на исповедь... Что это за покаяние — несерьёзно...
Отец Андрей, Вы уже давно несете послушание духовника, и у Вас исповедуется очень много людей. Скажите, пожалуйста, меняется ли с течением времени сознание исповедников, их духовный уровень? И если меняется, то в какую сторону?
Могу сказать — взрослею ли я. Потому что я вижу только так, как мне Господь дает возможность видеть... Наверное, очень много зависит от тебя самого: от того, кто исповедует. И как ты хочешь смотреть на человека? Или ты хочешь смотреть на него пессимистично — видишь его немощи, которые повторяются из года в год и уже заранее знаешь, что тебе человек скажет—дословно! (о. Андрей смеется)... потому что человек уже не ищет встречи с Богом по-настоящему, он просто привык уже!.. Трудно сказать. Это же не образование, которое может повышаться... Это встреча с Богом. Но раньше, вообще, не было такой исповеди, как сейчас, а пара священников и сотня людей! И чтобы можно было поговорить, действительно открыться священнику, как-то свою проблему, боль проговорить — такого не было. Ездили куда-то далеко, к старцам, чтобы кто-то принял... Сейчас другая крайность: люди только говорят, находят душевный контакт со священником, и идут на службу, как на какой-то приятный поучительный разговор...
... как к психоаналитику...
Да. Идет богослужение, а человек стоит в очереди на исповеди и ему «до лампочки», что там происходит, что читают, какой праздник... Ему надо с батюшкой поговорить... Особенно женщины, которые страдают от невнимания мужей и прочее...
Это очень серьезная проблема. Бывают, конечно, такие моменты, когда чувствуешь, что человек действительно пришел к Богу, и тогда Бог говорит через тебя. Это бывает в редкие моменты, и они — как пасхальная радость. Но это очень редко бывает...
Батюшка, а как Вы думаете, это зависит от самого человека?
Очень! Есть какая-то зависимость и от священника, но больше, конечно, от человека, потому что, если он приходит к Богу, то Бог действует и через даже самого бестолкового священника.
Чего больше всего не хватает современным православным? Какой христианской добродетели?
Чего не хватает? Мне кажется (долгая пауза)... доверия к Богу не хватает. Человек привык жить своим умом, привык полагаться на себя, и что бы он не делал, он все как-то строит «под себя». Очень трудно оторваться от себя и довериться Богу до конца. Тогда была бы свобода, была бы совсем другая жизнь — горы бы двигались!.. (о. Андрей смеется). Если бы человек верил Богу—в Его слова, в то, что Он действует, что Бог действительно заботится о нем, — то тогда не было бы, наверное, никаких колебаний, каких-то блужданий, каких-то отступлений... Было бы все просто. Была бы одна забота—не потерять Бога. А так... мы запутаемся в своих мыслях, чувствах, и все это потом заводит куда-то в тупик... И человек... Вроде, он православный, но для него Православие уже — непонятно что: и привычка, и... Это не смерть и воскресение, а это просто копчение какое-то... Но все равно Бог действует! Все равно структура церковная такова, что, находясь в этой структуре, человек живет; поэтому надо ценить, если кто имеет послушание в Церкви. Благодаря тому, что я был сторожем в церкви, я выжил. Но я трудился и пел, хотя уже было это так тяжко делать... На самом деле для меня это было единственной возможностью остаться с Богом, иначе... Церковь — она ведь как мать...
Многие современные христиане жалуются на то, что в современных условиях почти невозможно соблюдать евангельские заповеди — ведь кругом одни соблазны; мир во зле лежит: поголовный разврат, алкоголизм, мысли только о деньгах... Можно ли жить по-христиански в XXI веке, то есть...
Невозможно.
Вот в монастырях часто можно услышать: а что вы требуете от нас святости, если, как пишут Святые Отцы, какой мир — такие и монахи!.. И как бы начинается такое...
Оправдание греха, да?
Да. Чего ж вы от нас хотите? Вы (мир то есть) сами нам даете таких монахов, и получается какой-то замкнутый круг... Действительно, по-человечески можно рассудить так, что, конечно, — какая уже там христианская жизнь? Хоть бы как-нибудь протянуть... Что таким людям ответить, как их поддержать? Ведь «Христос - вчера, и сегодня, и во веки Тот же» (Евр. 13:8)...
Если человек хочет себя оправдывать, и еще обвинять Бога в этом,— что такой мир и прочее — то ничего таким людям не скажешь. А если человек по-настоящему ищет, то ему нужно сказать: не смотри по сторонам, не смотри на тех, кто будет тебе говорить, что «такой мир, такая жизнь...»; надо просто искать Бога, действительно, по-настоящему искать Бога, а в Боге есть все. «Сила Божия в немощи совершается» (см.: 2Кор. 12:9), и мы знаем, что никто и ничто не может помешать человеку служить Богу. Ну, как—неужели 2000 лет назад было по-другому, что ли? То же самое было! Те же самые были безобразия... Апостол Павел говорит: «Не ждете людей... Упиваетесь, объедаетесь! Другие люди приходят и голодные остаются...» (см.: 1 Кор. 11 гл.). Ну что это? То же самое время. Но находились люди, которые все-таки возгорались любовью к Богу и как-то побеждали это... Я думаю, что такие слова — «время плохое, невозможно жить по-христиански» — просто оправдание себя и все. Наоборот—сейчас такое хорошее время: столько литературы, столько возможностей: причащаться, действительно что-то делать, трудиться...
Я не думаю, что сейчас время тяжелое. Неужели до революции было лучшее время, когда раз в году заставляли обязательно исповедаться для благонадежности, а в монастырях не давали людям причащаться? Помирали люди, а их не причащали, потому что для причащения существовал «определенный срок». Что это — лучше, что ли? Конечно, если человек хочет найти уловку, оправдание своего нерадения, своего греховного какого-то состояния, то он его найдет. И не надо здесь особой мудрости. А если человек хочет укорить себя, если хочет исправиться, измениться, покаяться, тогда, конечно, он увидит — сколько он любви получает от Бога, сколько заботы... И как после этого ты можешь оправдать свое бесчувствие, нерадение? Конечно, не можешь.
Иногда мы слышим, как говорят, что тот или иной человек воцерковился... А когда можно считать человека уже воцерковленым?
Я так недавно сформулировал для себя... Вот у человека есть личные скорби, есть печали, болезни, уныние, и человек радуется, потому что сегодня — Рождество или Крещение... Церковные события, церковная жизнь для него становятся большей реальностью, чем жизнь, которая происходит за окном, в его душе, в его каких-то настроениях—вот это действительно церковный человек. Ему плохо, ему плакать хочется, а он радуется, потому что радуется Церковь, потому что в Церкви совершается чудо — совершается Рождение Бога. То есть событие это человеком реально переживается!.. И поэтому, когда для человека церковный календарь становится календарем его жизни, тогда это уже другая ступенька в его жизни, он живет другой реальностью. Тогда это действительно воцерковление. И, конечно, это происходит не сразу... Воцерковление—это вхождение в вечную жизнь. Церковь—это Царство Небесное, где вокруг Чаши собираются верные и славят Бога. Церковь поднимает их сердца горе, и они становятся уже частичками Тела Христова. То есть Христос в них живет — и побеждает! Вот это и есть воцерковление. А когда в нас побеждает грех, неправда; когда правда этой земли побеждает правду Божию, то, конечно, — какое же это воцерковление? Это еще... болезнь души.
В этом, наверное, и есть смысл монашеского самоотречения: предание себя в волю Божию и поставление Христа на первое место...
Ну да. Мне кажется, это важно вообще для каждого христианина. Он же отрекается от сатаны, сочетается со Христом... Просто он забывает об этом. Раньше христиане так и жили — когда были гонения. Я помню, что даже когда я пришел в конце 70-х гг., то было так: если человек приходит в Церковь, то начинаются серьезные испытания: его все считают больным, на работе гонят, в психушку сажают, из семьи выгоняют... Я помню, когда мы, молодые люди, встречались в церкви, была радость, потому что видно: человек живет этим, страдает за это... Это было неспокойной жизнью. А когда вокруг ... все-все-все — православные, все церковные, все верующие, хотя на самом деле верующих-то почти и нет, то как-то... Отец Дмитрий Дудко говорил, что раньше было видно: вот это—безбожник.... А сейчас... (смеется) все, вроде, — за. Как раньше — «за компартию, за Ленина», за еще кого-то...
Получается, что Православие это религия меньшинства? Ведь мало на самом деле людей, которые последуют за Христом до конца?
Конечно... Так и Евангелие говорит: «Когда приду на землю, найду ли верующих?» (см.: Лк. 18:8). С одной стороны, это так; а с другой стороны, все-таки люди приобщаются в какой-то степени к Православию... Конечно, они не постигают, что это такое, но все-таки прикасаясь к этому, даже стоя в очереди за водой—все-таки не за колбасой, а за святой водой... По-разному можно посмотреть на это. Хотя бы поставили свечечку — и уже какое-то отношение к Богу. Тут тоже... можно рубить все сплеча—критически—все плохо и так далее. А с другой стороны, можно сказать: слава Богу, что люди приходят, что как-то Бог входит в их жизнь... Не так, как хотелось бы, но... Поэтому здесь, наверное, нельзя говорить категорически... Православие—это Христос, Который стучится в каждое сердце. И вот тайна — когда человек это сердце откроет, и сколько сердца он отдаст Богу, и какие дальнейшие будут отношения — это трудно сказать.
Батюшка, а Вы с оптимизмом смотрите в будущее? Потому что очень часто слышишь такое: сейчас кратковременный перерыв, передышка в Церкви, а потом снова начнутся гонения и прочее...
И с оптимизмом, и с пессимизмом! Я хочу бороться за оптимизм. Во мне есть много греха, который говорит, что все бесполезно, что все бессмысленно, и если я этому поверю, то тогда, конечно, я погибну. Поэтому я хочу бороться за оптимизм; за то, что ничего небесполезно, и все нужно, и все не так, как я вижу на сегодняшний день (потому что чаще всего я вижу в черных тонах), но я хочу себе не доверять, я хочу все-таки видеть хорошее. По плодам! Когда я вижу что-то хорошее, тогда есть силы что-то делать, что-то говорить... А когда я начинаю замыкаться и видеть, что — все, конец... А в жизни происходят такие испытания, такие скорби, такие бывают потрясения, что кажется — ну что дальше уже может быть вообще... Такие бывают предательства... И все равно нужно как-то надеяться, ведь Бог-то не отступает. Мы же веруем, что врата адовы не одолеют Церковь (см.: Мф. 16:18), значит, действует Христос, есть возможность спасаться. И спасает Господь нас!
И последний — традиционный вопрос: что бы Вы пожелали нашим студентам Духовных Школ, будущим пастырям?
Я человек неграмотный, но я бы пожелал, чтобы... научились студенты любить. Учились любить, потому что научиться, наверное, невозможно.
Любить Бога?
Да. И себя. И ближнего. И чтобы не думали, что можно научиться по книжке любить. Любовь—это живое общение с Богом, это действие Бога в человеке, любовь—это дар, но, чтобы человек получил этот дар, нужно все-таки смиряться. Какой бы он научной степенью не обладал, ему нужно все-таки видеть, что он ничего не знает... Ничего не понимает... И все знания, и все понятия только в Боге. Как старец Силуан — он же был почти что неграмотный человек, но вот он писал, и через него диктовал Бог. На какой язык ты переведешь эти слова? Ни на какой. Вот эти живые слова Живого Бога может услышать душа только тогда, когда для нее вопрос веры, вопрос Православия станет самым основным вопросом в жизни, и центром всей жизни вообще, а не просто как учеба, как какой-то этап жизненный... Когда действительно это станет вопросом жизни и смерти, тогда начнется совсем другая жизнь, тогда откроются совсем другие перспективы!
Материал подготовили монах Евстафий (Халиманков), студент I курса МинДА и Владимир Долгополов, студент 4-го курса МинДС
Р.S. монаха Евстафия: Перед этим интервью я присутствовал на литургии, которую о.Андрей служил в центре реабилитации одного из отделений Республиканской психиатрической больницы в Новинках. Это была небольшая комната, одну половину ее занимал «алтарь», а вторую — больные люди, которых привели сюда сестры милосердия, чтобы причастить. Мы видели, как о. Андрей молился перед обычной картонной иконой Христа, прикрепленной к больничному окну. Тайные евхаристические молитвы он читал наизусть, не глядя в служебник, а прямо—лично обращаясь ко Христу. На ектении о болящих чувствовалось, что он просит за каждого из этих людей: «Исцели, помоги, спаси, Господи!..» Исповедь была очень быстрой, но о. Андрей, видимо, говорил каждому человеку именно то, что было необходимо: за две-три минуты эти люди преображались... Потом, когда было уже причастие, я помог пономарю держать плат и видел, как эти люди со слезами принимали Святое Причастие. После этой литургии мне, честно говоря, ничего уже не хотелось спрашивать у о. Андрея, потому что я собственным глазами увидел — в чем заключается подлинное Православие.
http://www.obitel-minsk.by/ |
Новости
