04/01/2011 13:51:53 Крестили меня в раннем детстве, как положено. И сделали это, потому что положено, а не по вере. Затем всё детство я провела среди людей, равнодушно относящихся к Богу. Это что касается семьи. А в обществе в то время был период, именуемый теперь застоем. Гонений и активной антирелигиозной пропаганды уже не было, но и о Евангелии можно было услышать разве что случайно.
Лето я проводила у бабушки. В углу висела одна богородичная икона – «Всех скорбящих Радости», но я не видела, чтобы бабушка перед ней молилась. Приходила иногда соседка верующая – бабушка передавала иногда записки о упокоении и просила на Вербное освятить вербу. Женщина эта ездила в храм в другую деревню. Храм в нашей деревне был разрушен сразу после революции, а в близкой Михайловской слободе закрыт при Хрущёве. Мне эта женщина не нравилась, казалась лицемерной, жадной и злой на язык. На вопрос, почему сама не молиться, бабушка отвечала, что обиделась на Бога, после того как дедушка погиб на фронте.
С мамой на эти темы мы начали разговаривать, когда я уже работала в «Журнале Московской Патриархии» по моей инициативе. Однажды зашёл разговор о смерти, и мама сказала: « Там нет ничего. Черви съедят – и всё». А потом произошло следующее. Было время сплошного дефицита. Я ездила за продуктами в Лосиноостровскую и, возвращаясь, заходила к ней в Перловку – «поделиться добычей». В один из таких визитов увидела у мамы в вырезе халата верёвочку. «Что это?» - «Да я тут представила: умрёшь неожиданно, и без креста. Мне так страшно стало! Вот поехала в храм и купила крест». Это сказала моя вполне ещё здоровая и молодая для смерти мама!
А через две недели она поехала сидеть с парализованным братом. Поторопилась на автобус и не заметила летящую машину… Погибла она на месте, и крест был на ней. Прошло 18 лет, а я всё думаю, можно ли одевание креста считать обращением моей мамы. Успокаиваюсь словами Христа об обратившихся к нему даже в последнюю минуту. Молюсь о маме и надеюсь на милость Божию к ней.
Вернёмся к моей собственной истории… В храм по-прежнему не ходила и ничего не знала о богослужении. Но Господь нашёл способ постучать в моё сердце. Я очень любила читать. Однажды мне попалась книга Солоухина «Чёрные доски» - о иконах. И меня совершенно очаровали названия икон, особенно богородичных. «О Тебе радуется», «Взыскание погибших», «Утоли моя печали» - просто названия будили в душе необычные чувства. Теперь я знаю, это Господь будил мою душу. А тогда я приняла их за чисто литературный и художественный интерес.
Потом у меня появилась на работе верующая подруга. И муж у неё был верующим. Мне нравилось бывать у них и слушать разговоры на религиозные темы. Но опять-таки я видела в них только философский и интеллектуальный интерес. Муж подруги работал в «Журнале Московской Патриархии». Им потребовался корректор, и он позвал меня. Я попала в церковную среду, под руководство владыки Питирима, возглавлявшего тогда Издательский отдел Патриархии. Как широко открывал передо мною двери Господь! Но и враг, видно, не хотел отпускать. А в основном мои тяжёлые нераскаянные грехи… В общем, храм у меня был только на работе.
Слабые сдвиги происходили. Душой я чувствовала красоту и правду Церкви, но не могла окончательно войти в неё. Иногда заходила в храм – когда что-то случалось. Находилась с Богом в отношениях: Ты – мне, я – Тебе. Ты мне исполнение желания, я тебе свечку. Чисто рыночные отношения. И ведь Господь шёл на эти отношения, жалея свою непутёвую дочку! У меня было всё: семья, трое здоровых детей, хорошая работа, много друзей и родственников, отдельная квартира, дача, машина, здоровье… Полный набор для жизни на земле. Или для окончательной погибели души… В таких условиях я бы, скорее всего, ещё долго бродила вокруг храма. Да так бы и не вошла туда!
Что было делать Господу? Пришлось пойти на крайние меры. 19 августа 2005 года после автокатастрофы погибла моя дочка, старший и самый любимый ребёнок. На 12-й неделе беременности.( Помолитесь кто может о упокоении рабы Божией Марии.) Тут пусть каждый представит всё сам. Описать я не могу. Никто не только не мог помочь, но и не находил слов поддержки. Не от равнодушия или чёрствости – от огромности горя.
Я оказываюсь в храме. Именно оказываюсь – как шла, не помню. И без очереди, сразу, случайно (тогда я ещё верила в случайность) попадаю на исповедь к священнику. Мы разговариваем. И первый раз за два месяца я чувствую – нет, не облегчение – возможность вздохнуть. Затем по благословлению батюшки следует еженедельное причастие, ежедневное чтение Псалтири, облегчение, наступающее дня на три после причастия, желание поскорее дожить до следующего воскресенья, паломничество в Дивеево и на Валаам…
Через полгода я примелькалась в храме и меня пригласили помочь на Пасху. Произошло это именно тогда, когда я была к этому готова. Могла не только плакать в храме, но что-то соображать и делать.
Чтобы описать всё, что происходило в моей голове и душе, не хватит ни места, ни моих способностей. Просто сейчас я знаю: если бы не Машина гибель, я бы так и пропала вне Церкви. И помню слова батюшки: «В такой ситуации неправильно спрашивать – за что? Правильный вопрос – для чего?»
Надежда на спасение и на встречу с дочкой – главное, что я получила в храме. А ещё есть: отсутствие страха перед физической смертью, радость молитвы, много замечательных людей вокруг… Слава Богу за всё!
http://www.tayninskoye.ru |