Дивное Дивеево

Внутренний подвиг

14.03.2015 Трудами братии монастыря

Время Великого поста – время особой молитвы и строгого воздержания. Несмотря на житейскую суету, во время Великого поста все мы должны сконцентрировать свое внимание на духовной жизни, и попытаться увидеть свои слабости, недостатки и грехи. «Рассматривай тщательно самого себя, — учит нас авва Исаия Отшельник, — чтобы узнать, какие чувства твои приносят плод Богу, а какие покоряются греху».

У преподобного Максима Исповедника находим совет - часто молись. Это не значит, что современный человек в течение дня должен совершать длительные молитвословия, но это означает, что молитва как феномен должна постоянно присутствовать в нашей повседневной жизни, хотя бы «мгновенная молитва», обращение ко Господу, покаяние, прошение, хвала Богу.

Значительным явлением в церковной жизни наших дней стали публикации книжной серии «Путь умного делания» автора Николая Михайловича Новикова. Эти книги дают возможность приобщиться к сокровищнице святоотеческой мысли. Здесь мы находим тщательно, по крупицам собранное, глубоко осмысленное и обстоятельно изложенное учение об умно-сердечном молитвенном делании. Достоинства этой работы вполне оценит тот, кто уже утвердился на пути молитвенной жизни и стремится к дальнейшему продвижению вглубь. Но, в то же время, неоценимую помощь получит и тот, кто лишь приступает к молитвенной практике. В цикле передач по радио «Радонеж», посвященных серии «Путь умного делания», четырехтомник Николая Михайловича Новикова был назван «исчерпывающей современной антологией на тему молитвы».

Прошлой осенью Николай Михайлович Новиков посетил Валаамский монастырь, в частности он жил и общался с братией Всехсвятского скита. Предлагаем вашему вниманию беседу Николая Новикова со скитоначальником схиигуменом Серафимом (Покровским) и братией скита Всех Святых.
***

Схиигумен Серафим. Каждая братская встреча – это, конечно, радость, ибо мы собираемся в храме или, как сегодня, неформально, ради братской беседы. С нами сегодня наш друг и брат во Христе Николай Михайлович Новиков. Нет необходимости его представлять, многие из нас его уже знают по его замечательным книгам, которые он написал об умном делании и святоотеческих путях к молитве. Многие годы Николай Михайлович посвятил исследованию святоотеческого учения о молитве, постижению тайны вечного спасения. И мы также много лет стремимся к тому же, то есть к познанию и видению Лица Божия, как Он есть. Но мы знаем, что узреть Бога, как Он есть[1], может только очищенное покаянием и слезами сердце. Нам дорого иметь сегодня такого гостя, иметь возможность с ним пообщаться, поделиться с ним нашими вопросами, недоумениями, которые встречаются на нашем пути богоискания.

Может быть, я начну и задам Вам первый вопрос. Сейчас в России, после того, как началась перестройка, происходит некоторое духовное возрождение. Это, конечно, неоднозначный процесс, возникает много проблем, и в частности, тех, что касаются монашества. Часто встречается такое явление: приходят молодые люди, которые жаждут иночества; они при этом ищут безмолвия, ищут глубокой постоянной молитвы, но они этого не находят в наших обителях, в нынешних наших условиях. Тогда они теряют вдохновение и начинают постоянно переходить с одного места на другое. Мой вопрос: как Вы могли бы сформулировать, в чем суть безмолвия, что означает это слово, и, если возможно, то, как стяжать непрестанную умно-сердечную молитву, каков кратчайший путь к этому и что святые отцы говорят нам по этому поводу?

Новиков Н.М. Да, это вопрос, по существу, самый важный для нас. Но чтобы на него ответить, надо написать несколько книг. Наверное, нам можно начать с того, о чем меня часто спрашивают, – с вопросов, которые задают те, с кем мне приходится общаться, и прежде всего монашествующие. И оказывается, что, как ни странно, у людей существует очень неточное, неясное, а иногда и вовсе неверное представление о том, что такое умно-сердечная молитва, умное делание, что такое исихазм. От этого неверного понимания происходят многие недоумения, искажения, недоразумения и просто серьезные ошибки, из-за которых искажается духовный путь человека.

Исихазм – понятие широкое, и многое зависит от того, с какой точки зрения смотреть: можно с богословской, можно с церковно-исторической. Но если мы попробуем с чисто аскетических позиций определить, что такое исихазм в принципе, то, по моему мнению, можно дать такое определение. Исихазм, точнее говоря, исихастское устроение человека – это, по сути, не что иное, как совершенно особое состояние сознания человека.

Светская наука знает только о трех состояниях сознания, а вот наша православная наука – аскетика, антропология – понимает и рассматривает человека совсем иначе, и состояний сознания насчитывает несколько больше. Собственно, под состоянием сознания понимается то, каким образом в данный момент проявляется, как действует наша мыслительная сила. Само по себе понятие мыслительная сила – понятие очень непростое, даже таинственное, и не так легко разобраться в том, что эта сила из себя представляет. Позже мы еще на эту тему поговорим.

Что касается исихазма, исихастского устроения, исихастского состояния сознания, то как его определить самым простым и доступным образом? Прежде всего, это молитвенное состояние человека. Это состояние сердечной молитвы, которая идет на фоне внутренней тишины. То есть человек стяжал внутреннюю тишину, получил от Бога такую особую способность, при которой ум может оставаться в молчании. Собственно, это и есть состояние исихии. Человек имеет возможность входить в такое состояние, пребывать в нем и при этом погружаться в сердечную молитву. Такая способность – это и есть исихастское устроение, такая практика – это и есть исихазм. А вот проявляться эта способность у разных людей может очень по-разному.

Исихазм – не означает уйти в пустыню и сидеть в пещере с четками. Мы знаем, что великие исихасты были патриархами, занимали святительские кафедры, старчествовали и окормляли огромную паству, занимались в миру общественно-политической деятельностью, как прп. Константий Палама, или богословствовали, как св. Николай Кавасила. Вместе с тем были и есть те, кто сидят в пещере, и никто на свете о них не знает, Господь укрывает их, у них свое особое служение – молитвой таких людей мир стоит. Есть и иные пути. Мы знаем, что прп. Силуан не уходил в пустыню, он нес свой подвиг в крупнейшем общежительном монастыре, и это не мешало его молитве. О нем, кстати, никто тогда и не знал. Даже ближайшие братья не понимали, кто находится среди них. Другой пример – старец Паисий Святогорец. Он, напротив, ушел в пустыню, в полное уединение, но, несмотря на это, был известен во всем мире и его осаждали паломники.

Очень разные пути и разные формы проявления исихастского дарования: оно может выражаться в творчестве, как, например, у Андрея Рублева в иконописи, или в гимнографии, как у Иоанна Дамаскина, или в певческом искусстве Романа Сладкопевца, или же, как у старца Софрония Эссекского, в литургическом служении. Все это – духовное творчество, и все эти люди были подлинными исихастами высокой меры. Мы знаем блаженного Василия Московского, который подвизался в самом центре столицы, как и прп. Порфирий Кавсокаливит, который в центре Афин нес свое служение почти всю жизнь. И это были высокие исихасты, истинные созерцатели, и они могли хранить свою исихию среди толп людей. Так что формы подвига могут быть самые разные.

Схиигумен Серафим. Позвольте я задам вопрос: является ли монашеское послушание одним из путей к стяжанию безмолвия? Я говорю не о внешнем послушании.

Новиков Н.М. Да, безусловно, здесь прямая взаимосвязь. Мы постепенно подойдем к этому вопросу, его никак не миновать. Но прежде у нас должен естественным образом появиться вопрос более общий: как же стяжать это исихастское устроение, это молитвенное состояние, как прийти к нему? Это то, что всех нас прежде всего интересует. Путей много, и они разные. Можно сказать: сколько людей, столько и путей. Настолько все индивидуально, и Промысл Божий о каждом человеке свой. Но если попытаться обобщить, максимально упростить этот вопрос, то окажется, что все можно свести к двум основным направлениям: путь общий и путь не общий.

Не общий – это путь избранников Божиих, редких людей, которым Господь дает дар исихии и сердечной молитвы, дает дар созерцания. И дается им это авансом, дается туне, ни за что. То есть человек мог не проходить никакой исихастской школы, не обучаться специально молитве, но получает высокие духовные дарования исключительно по смотрению Божиему. Причем, как известно, получает иногда в самом начале подвига, иногда даже в ранней юности. Это тайна, мы не знаем, кого Господь избирает, о ком Он предуведал, что сей человек способен вместить такие дары и приумножить врученные ему таланты.

Всем известен, наверное, пример прп. Порфирия Кавсокаливита: он еще мальчиком, попав на Святую Гору, получил дар благодатной молитвы. Или греческий старец Иаков Эвбейский – он уже в семилетнем возрасте имел дар созерцания и чудотворной молитвы, ему являлись святые, он с ними общался. К этому ребенку шел народ из соседних сел, по его молитве исцелялись и животные, и люди. Это явление необычное, редкое, таких избранников Божиих всегда было немного. Если они от нас не сокрыты и оказываются на виду, то становятся выдающимися старцами.

Но важно понимать еще один момент: далеко не всегда эти духовно одаренные личности становились наставниками молитвы, отнюдь не все могли научить тому, что сами имели. Это и понятно. Ведь они миновали путь общий, не прошли обучения и потому не знакомы со школой, не знают методов. Для них эти данные Богом способности есть естественное приобретение. Тем более то, что получено в юности, ощущается человеком как способность врожденная. Такой подвижник живет в молитве, как прирожденный созерцатель, но чтобы обучать других такой молитве, необходим как личный опыт ученичества, так и особый дар учительский. Но далеко не все, имевшие высокие молитвенные дарования, обладали еще и даром наставническим, педагогическим.

Известный пример – прп. Паисий Молдавский (Величковский), старец высокой жизни, наделенный благодатными дарами. Он управлял целым комплексом исихастских монастырей и скитов, но сам лично не брался учить умной молитве. Об этом свидетельствует свт. Игнатий Кавказский, который встречался с его прямыми учениками. Великий старец, сам получивший молитву путем не общим, для обучения других привлекал опытных отцов-наставников, прошедших общий путь[2]. Также прп. Порфирий Кавсокаливит, обладавший сердечной молитвой созерцателя и прозорливостью, сам умно-сердечной молитве никого не обучал (кстати, прозорливость – это одно из проявлений созерцательной способности). У старца Порфирия была мечта всей жизни – построить свой монастырь, куда он собирался пригласить с Афона опытных отцов, чтобы они там преподавали умное делание.

Ну а что касается нас, людей обычных, то нам уготован и путь обычный – путь общий. Для этого нам нужен метод, нужно обучение и наставление. В конечном итоге, одолевая общий путь, мы получаем те же благодатные дары, что и избранники Божии, но нам, в отличие от них, нужно сначала потрудиться. Таков о нас Промысл Божий, и это касается подавляющего большинства и мирян, и монахов. Наш удел – самим искать и нащупывать узкий путь умного делания, самим изучать древний отеческий метод, уповая на помощь Бога и молитвы святых, этим путем прошедших. А кому-то из нас дается немалая привилегия обрести просвещенного благодатью наставника, духовника или старца. И вот в связи с этим нужно кое-что пояснить.
Бывают, как мы сказали, духовно одаренные старцы, подвижники, которые, однако, не занимаются обучением умному деланию, они не дают наставлений в сердечной молитве, не растолковывают теорию, не дают каких-либо упражнений. Но надо понимать, что, несмотря на все это, оказаться под руководством такого подвижника, находиться у него в послушании и жить рядом с ним – это огромный дар Божий. В том числе и для искателя молитвы. Потому что рядом с таким человеком, хотя он, казалось бы, ничему не учит, научиться можно всему. В том числе и умному деланию, и сердечной молитве. Если послушник полностью вверяет себя такому старцу, игумену, духовнику, если искренне, с полным доверием вручает ему свою судьбу и душу, то он получит все – все то, что ему необходимо для спасения. Даже если старец-безмолвник совсем молчит.

На самом деле предметам духовным учит не человек, учат не книги, а всегда – только Дух Святой. Поэтому если мы находимся в подлинном послушании у духоносного человека, то мы вовлекаемся в орбиту стяжаемой им благодати, мы как бы включаемся в эту сферу, и тогда за молитвы старца благодать нас сама начинает вести, Сам Господь начинает нас просвещать, вразумлять, наставлять. А старец может и слова не вымолвить. Достаточно того, что он за нас молится.

Можно вспомнить пример – отца Ефрема Катунакского. У него был старец, который ничего не мог дать ему в плане молитвы и внутреннего подвига, более того – он даже был не из тех, кого признают духоносными. Сам же отец Ефрем имел расположенность к умному деланию, он жаждал, искал, стремился внутренне к умной молитве, поскольку это было его призванием. Ничего не получая от старца, отец Ефрем претерпевал огромные трудности, но при этом он оказывал своему старцу полное, преискреннее послушание. Он не помыслил о том, чтобы старца оставить, чтобы искать другого – более благодатного. Он явил верность, безропотное терпение, а все упование возложил только на волю Божию. И что происходит: Господь начинает Сам такого человека вести. Господь приводит отца Ефрема к старцу Иосифу Исихасту, вручает ему в ученики. И он оказывается в послушании у двух старцев: одному продолжает верно служить, а второй дает ему все, что нужно в плане внутреннего пути и умного делания.

Так Бог устраивает наши судьбы и дает научение тем, кто искренне устремлен к духовному подвигу, тем, кто верен монашескому пути, кто готов к неложному послушанию – к послушанию настоящему, внутреннему, когда человек способен видеть отца в том, кто Промыслом Божиим поставлен над нами, будь то игумен, духовник или старец. Тогда Бог берет на Себя руководство. За молитвы старца, за оказанное ему послушание благодать Божия начинает вести человека: она может привести к Иосифу Исихасту, а может научить чему нужно через собратий, может через книгу подсказать то, в чем человек нуждается. Нет книг и людей – тогда Господь Сам вразумит, подскажет, наведет на нужную мысль, положит на сердце правильное решение.

Что же, собственно, представляет собой общий путь – путь внутреннего подвига, умного делания? Это древнейший метод, существующий от самых начал христианства, который, со временем развиваясь, тем не менее в основе своей сохраняется неизменным. Исихастский путь отличается от всех прочих тем, что это путь гармоничного духовного развития, тогда как иные пути всегда имеют какой-либо крен. Это означает, что путь исихастов предполагает обязательную работу над всеми тремя организмами человека – над телесным, душевным, духовным. Одновременно на всех этих трех направлениях. И одновременно работу над молитвой тоже на трех фронтах. Ведь если мы будем сражаться на одном только фронте, то противник ударит на двух других и возьмет нас в кольцо, устроит котел и битва будет проиграна. Если сражаться на двух фронтах, а один оставить в покое, то враг оттуда ударит в тыл и мы опять-таки проиграем.

Иеромонах Давид. Можно по ходу задать практический вопрос, с которым ко мне обращались многие братия? Я имею субъективный опыт, и хотелось бы узнать о некоторых критериях тех «трех направлений», о которых Вы говорите. Тело, душа, дух человека – хотя тут есть своя иерархия, но, конечно, они должны гармонично взаимодействовать. Мы знаем изречение Исаака Сирина: «Молитва, в которой молитвенник не утрудил свою плоть, подобна мертворожденному ребенку». Поэтому в православной традиции есть практика совмещения молитвы с земными поклонами, и эти внешние действия тоже участвуют в молитве. Отсюда и вопрос.

Один из критериев для начинающих молитвенников, который я нахожу у святых отцов, это внимание. Оно должно всегда сопутствовать молитве, поэтому так важно соблюдать все то, что помогает удерживать внимание. И вот, часто задают вопрос о земных поклонах. Имею в виду тех братьев, которые не ленятся и класть поклоны готовы, но у них во время молитвы иногда появляется помысл поклоны оставить. Тут возникает сомнение: что это – голос плотского мудрования, призывающий посидеть (который потом предложит прилечь, а потом и поспать), или это все-таки здравый помысл, даже, может быть, вразумление свыше, указующее, что поклоны уже излишни, что ради поддержания внимания лучше их оставить?
Здесь возникает и другой вопрос – о молчании. Каков критерий перехода от молитвы устной к той, что произносится с сомкнутыми устами? Когда останавливаешь устную молитву и начинаешь молиться про себя, действительно, появляется эффект повышенного внимания: ты замираешь, почти боишься дышать, чтобы не потерять ощущение сосредоточенности. С трепетом внимаешь происходящему в сердце, стараешься с верой, с покаянием обращаться всею мыслью к Богу, так же, как и до этого, когда трудился с поклонами и со словами. Но не бывает ли здесь уловки? Этот переход к молчанию не будет ли проявлением лености? По опыту я нашел для себя некоторые критерии, но не хочется доверять себе.

Новиков Н.М. Да, у каждого из нас есть свой личный опыт, поэтому очень важно братское общение с единомышленниками для обмена знаниями и взаимопомощи. Вы задаете вопрос конкретный, связанный с техникой и практикой, вопрос очень важный. Что лучше: стоять или сидеть, как дышать, как быть с поклонами, сколько раз повторять молитву, медленно или быстро, вслух или про себя? Все это имеет значение, но трудно об этом что-либо говорить, пока мы не разрешим вопросы более общие. Поэтому, если позволите, я хотел бы начать с фундамента, просто чтобы нам не запутаться. Я упомянул о трех направлениях, о работе над тремя нашими организмами. Прежде всего, в чем смысл этой работы? В очищении. В очищении естества от греховных страстей, от смертоносной ветхости. И этот очистительный труд должен затрагивать одновременно и дух, и душу, и тело. Часть работы мы обязаны выполнить сами, остальное, что нам не под силу, вершится силой Святого Духа.

Очищение телесного организма – это аскеза, это все виды воздержания и утеснения плоти. Через это идет частичное очищение естества. Медленно, не совершенно, но все же идет. И это как раз та работа, которую нам предстоит исполнить самостоятельно. Мы должны подготовить почву для Сеятеля[3].

Очищение организма духовного – это непосредственно умное делание. Это очищение ума и сердца с помощью умно-сердечной молитвы. Это брань за сердечную чистоту, ту, что позволит нам узреть Бога[4]. Молитва умная, молитва сердечная даруется в свое время Господом, самому без содействия благодати невозможно взять и взмолиться умно-сердечно. С нашей стороны нужен труд по подготовке внутренних условий. Если мы должным образом обустроим внутренняя своя[5], то Господь все остальное сделает и введет нас в состояние умной молитвы. Но только после того, как я свою работу исполню. Я должен размягчить и вспахать почву своего окаменелого сердца. Тогда Господь посеет зерно, и оно прорастет. Но если не вспахано, Сеятель сеять не будет, бросать зерна на камень – бессмысленно.

Вот в чем суть работы над телом и духом. В принципе задачи понятные, а что же означает работа над организмом душевным? Каким образом здесь может идти очищение? И вот тут оказывается много неясного, здесь хватает путаницы и недопонимания. А вопрос между тем важнейший: если мы отстаем в очищении на уровне душевном, на уровне нашей психики, наших душевных энергий, если там не проделана нужная работа, то никакой умной молитвы у нас не будет. Я могу забраться в пещеру и годами сидеть там с четками, но Господь не даст мне никаких духовных даров, если я не готов на душевном уровне. Поскольку я не способен эти дары воспринять и удержать. Точно то же, что и с телесным уровнем: без поста, без воздержания не может быть вообще никакой молитвы. Именно в этом смысл гармоничной работы – очищения на всех уровнях.

Попытаемся разобраться, в чем, собственно, заключается очистительная работа над нашим душевным организмом. У отцов такая работа называется несением скорбей, или терпением скорбей. Причем здесь прежде всего имеются в виду отнюдь не болезни. Болезнь ¬– это скорбь дополнительная. Кому-то болезни даются как попущение, кому-то – как дарование, но это своего рода вериги, дополнение к основному подвигу. А есть то основное, что необходимо всем претерпеть – всем, кто желает душевного очищения.

Подвиг несения скорбей предполагает два направления – послушание и общежитие. То, что касается послушания, более или менее понятно, а вот с общежитием далеко не все ясно даже для многих монахов. Люди проводят годы, десятилетия в общежитии и недопонимают, недооценивают того, что это важнейший инструмент очищения души. И часто по этой причине не имеют духовного роста, в чем сами и виноваты. Важно разобраться в этом вопросе, чтобы суметь воспользоваться врученным нам инструментом, тем более что это касается всех христиан, а не только инков. Общежитие, как и послушание, есть везде – и в монашестве, и в миру. Семья, работа, любое взаимодействие с обществом – все это формы общежития, и они нам даны для того, чтобы мы спасались, чтобы работали над своей душой.

Что касается послушания, то об этом и написано, и сказано очень много, но люди все равно спотыкаются. Не раз приходилось слышать вопрос, в том числе от афонских монахов: как правильно понимать отеческое выражение «послушание выше поста и молитвы»? Неужели послушание может заменить или отменить молитву? Разумеется, послушание молитву не упраздняет. Оно ее предваряет. И в этом смысле оно выше молитвы, по ранжиру выше, поскольку без послушания не будет молитвы. А почему так?

Суть послушания в отречении от собственной воли. Это делание наиважнейшее. Когда я отсекаю свою волю, по существу, я начинаю ущемлять и удушать свою самость. А самость – это сама гордыня, гордыня же есть корень страстей. Таким образом, оказывая послушание, я вступаю в битву с собственным страстным началом, начинаю вырывать его корень. Ведь я человек насквозь ветхий, весь мой состав зиждется на гордыне, на самости. Поэтому, отрекаясь в послушании от своей воли, я занимаюсь, собственно, самоубийством – удушается, убивается во мне ветхий мой человек. Но, соответственно, и новый зарождается[6].

Это, конечно, образы, мы привыкли так говорить: умерщвлять страсти. В действительности на уровне энергетическом происходит трансформация энергии. Та сила, которой живет, питается, движется страсть, начинает, при подавлении страсти, переходить, преобразовываться в проявление противоположной данной страсти добродетели. Механизм довольно простой, как сообщающиеся сосуды. Как только мы начинаем подавлять гордыню, одновременно начинает зарождаться и пропорционально возрастать смирение. Гордыня и смирение – начала взаимоисключающие. А смирение – это благодать: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать[7].

Когда человек, пребывая в искреннем послушании, подавляет собственную самость, то начинает умаляться гордыня. Соответственно, возрастает смирение и тем самым стяжается благодать. Вот и вся формула: послушание >смирение >благодать. Нет послушания ¬– не будет благодати. А без благодати не будет не только сердечной, не будет вообще никакой молитвы. Вместо молитвы будет одно только озвучивание молитвенных текстов. Но озвучивать тексты может и диктофон, и плеер. Но плеер молиться не может. Поэтому наша задача – не превратиться в плеер. И тут без послушания не обойтись. Сколько ни упражняйся в молитве, сколько ни применяй приемов и методов – все бесполезно, если нет благодати. Никуда не продвинешься.

Послушание выше не только молитвы, но и поста. Опять по той же причине – послушание предваряет пост. Когда христианин постится в среду и пятницу, он оказывает послушание Матери-Церкви, послушание уставным церковным определениям. Если же человек самовольно решит еще дополнительный пост ввести, например в четверг, то есть без благословения, а значит вне послушания, взять на себя дополнительный подвиг, то этот пост на пользу ему не будет. Самочинные подвиги безблагодатны. То же самое в отношении поста и молитвы: пост предваряет молитву – без поста, без воздержания не бывает молитвы истинной.

Как мы сказали, послушание есть подвиг несения скорбей. Почему так? Потому что послушание – это вид страдания. Убивать в себе самость, умерщвлять в себе ветхого человека – это тяжело, мучительно, трудно, это с неизбежностью причиняет нам скорбь. Да, иногда мы слышим, что жить в послушании легко и радостно, что нет ничего блаженнее, чем полное послушание. Но то речь идет о плодах послушания. Поначалу же сокрушить свою волю можно только сквозь слезы – с болью и скорбью. Возможно, есть духовно одаренные, по природе послушливые, смиренные люди, для которых послушание сразу легко дается, но для большинства это путь болезненный. Но путь необходимый, так как страдание является очистительным действием для души.

То же самое в отношении общежития. Здесь еще одно поприще для очищения через терпение скорбей. Это инструмент не менее важный, чем послушание. Если мы его не используем в работе над душой, то душа остается недоочищенной. А это значит, что в плане духовном не будет роста. Взаимосвязь закономерная и жесткая: тело-душа-дух, если два первых начала не очищаются, то не бывать чистоте сердечной. Той, что позволит нам Бога узреть[8]. Общежитие не случайно дается всем и везде – и инокам, и мирянам, в этом каждый нуждается как в незаменимом инструменте, которым нужно суметь воспользоваться.

Смысл в том, что разные по своему устроению люди оказываются вместе и между ними неизбежно возникают различные трения. В этом самая суть. Вот если я тру два кулака, то костяшки пальцев цепляются, создают препятствие. У каждого из нас выпирают свои «костяшки», это наши свойства и качества – они оказываются выступами, шипами, которыми мы задеваем друг друга. И тогда возникают взаимные раздражения, обиды и осуждения. Задача наша – выступы эти сгладить, отполировать шероховатости настолько, чтобы взаимные отношения стали гладкими. Для того чтобы притираться друг к другу, нужно каким-то образом себя преодолевать, сдерживать свои проявления и в то же время благодушно терпеть других. И вот это оказывается для нас делом трудным, даже тяжелым, подчас мучительным. Понести немощи ближнего, подавляя при этом свои, – это оказывается для нас скорбью. Поскольку это, опять-таки, есть утеснение нашей самости.

О такой задаче, конечно, все знают, ведь этого от нас и требуют заповеди, однако на практике мы не очень преуспеваем. Отчего же? Задумаемся: а каким образом возможно не раздражаться, не обижаться, не осуждать? Просто принуждая себя? Это малоэффективно, и жизнь показывает, что таким путем от немощей и от страстей едва ли избавимся. Надо внимательнее посмотреть на сам механизм: что означает «я обижаюсь», «я раздражаюсь», как это, собственно, происходит? Вот коллектив, братство, мы в нем все разные. Один брат, по-моему, глуповат, другой, например, нахальный, очень дерзкий и шумный, третий, напротив, слишком замкнутый, необщительный. Все это в каждом из них может меня не устраивать и потому – задевать.

Например, первый брат сделал что-нибудь бестолковое. Моя реакция на это: ну кто же так делает, что за глупость! Надо же было по-другому – по-умному... Появляется второй брат, нахальный, я на него реагирую: ну что же он делает, неужели не понимает, что это неприлично, что так себя не ведут, что он мешает другим... И так далее. Эта схема действует постоянно, везде, где есть раздражение и осуждение. А суть в том, что я требую от человека, чтобы он был другим –не таким, каков он фактически есть, но иным: таким, как мне хочется.
Теперь попробуем так рассуждать. Вот, у одного брата борода рыжая, у другого черная, а у меня, например, белая, седая. И это никого из нас не раздражает, не вызывает ни осуждения, ни обиды. Поскольку ясно, что таково наше естество. Такую модель отношений и надо взять на вооружение, прилагать ее к любой ситуации. Помнить, что глупый брат или шумный – он такой, потому что таково его естество. Применять этот образ действий не так просто, приходится себя преодолевать: я должен человека воспринять таким, каков он есть, не пытаться мысленно его переделать, но позволить ему быть самим собой. Когда это удается, то оказывается, что почва для конфликта исчезает. Я принимаю окружающих как данность: такими их создал Господь, такими их сформировала жизнь. И я спокоен, не возникает раздражений и обид. А если, все же, чей-то цвет волос не нравится, то надо просто потерпеть, ведь человек не виноват, что он таким родился.

Действуя так на практике, мы приступаем к исполнению сразу нескольких евангельских заповедей. Постепенно мы научаемся реально нести немощи своих ближних, мы приобщаемся к деятельному состраданию, начинаем искренне сопереживать скорбям своего собрата. А это уже несколько иной уровень бытия. И на него мы восходим по мере душевного очищения. В этом великая ценность общежития. Если же этих задач мы не понимаем, не проводим такой постоянной работы, то проживаем свое время бессмысленно и силы уходят впустую.
В связи с этим, кстати, понятны древние правила, по которым не всем дозволялся уход в пустыню на безмолвие. Прежде нужно пройти послушание в монастыре или в скиту, и лишь преуспевших, имеющих достаточный общежительный опыт, благословляли удаляться в уединение. Это традиция, это закон. Причем отметим, что сам человек обычно не способен верно определить степень своей готовности к безмолвию.

Нетрудно представить, что происходит в пустыне с теми, кто недостаточно потрудился над своей душой на поприще общежития. Мы часто понапрасну всё сваливаем на бесов, ведь в общежитии они далеко не так приступают, как в уединении. Демоны в высшей степени паразиты, они патологически ленивы. Бес не станет ничего делать просто так, он лапой без нужды не пошевелит. Отсюда известные видения, явленные подвижникам: стаи бесов на ветвях сидят, качаются, песни поют. Им действительно делать нечего, потому что мы их работу сами за них выполняем через наше взаимное осуждение, раздражение и обидчивость, не говоря уже про озлобленность. Мы становимся друг для друга бесами, а им делать нечего, они отдыхают.
Если же человек удаляется в уединение, остается без братии, лишается взаимного трения, то он оказывается в положении, казалось бы, благоприятном: раздражаться не на кого, состояние у него тихое и спокойное. И вот тут-то бесы слезают с веток и приступают к делу, просто так, в покое, человека они не оставят. И трения начинаются уже не с братьями, а с самим дьяволом. Чтобы такое выдержать, чтобы выходить на брань с сатаной, человек должен быть предочищен и закален в общежитии, иметь особую благодать и благословение на этот подвиг.

Если начинающий подвижник, не отшлифовав свою душу в братском сообществе, рискнет уединиться в пустыне, то это безумие. Он неизбежно столкнется с вражеским нападением, в котором не то чтобы победить, но и уцелеть не сможет. Причем демонические страхования в виде шумовых и зрительных эффектов, даже побоев – это не самое опасное. Даже неплохо, если бесы нападут и побьют, – человек неподготовленный испугается и убежит без оглядки из своей пустыни.

Главная опасность в тонком и неявном нападении врага, которое остается неприметным, но разрушительным. При таком демоническом воздействии на сознание человека у него искажается восприятие и самооценка. А поскольку рядом нет ни духовника, ни братии, то человек лишен критериев для оценки своих состояний – вне общения трудно заметить потерю самоконтроля. Человеку начинает изменять разум, а ему кажется, что все нормально: дьявол не нападает, молитва идет, даже преуспеяние есть духовное. Он не видит, что впал в ошибку, а потому и покаяться не может – не в чем, и за помощью обращаться незачем. Он и к старцу не идет за советом: зачем совет, когда и так все в порядке – вокруг тишина, внутри молитва, откровения свыше появляются...

Это самое страшное, что может произойти. Человек может сойти с ума, может быть полностью разрушен и не заметить, как это случилось. Вывести из такого состояния, как известно, необычайно сложно. Человек уже никого не слушает и никому не верит. Ведь у него у самого «высокая молитва» и «откровения». Зачем ему старцы? И часто это конец, очень редки случаи, когда людей из такого состояния вытаскивали. Поэтому стремиться к безмолвию в состоянии неподготовленном – это чистое безумие.

В связи с темой общежития можно вспомнить, как старец Иосиф Ватопедский каждую неделю собирал братию своего монастыря на духовные беседы, в ходе которых часто обращался к вопросу: зачем нам дано общежитие и как в нем спасаться? Судя по тому, что к теме приходилось возвращаться, братия, видимо, не вполне усваивала эти уроки. А старец говорил о вещах важнейших, причем надо учесть, что это был истинный исихаст, опытный пустынник, прошедший школу, выше которой нет в наше время. И вот его мысль: в общежитии можно достичь той же меры бесстрастия и стяжать те же дары благодати, что и в отшельничестве, при этом с меньшим риском и меньшими затратами.

Между прочим, прп. Серафим Саровский говорил о том же. У него есть очень значительное высказывание, которое почему-то мало цитируется. Обращаясь к мирянам, старец Серафим говорил, что и в миру можно стяжать ту же благодать, что и в отшельничестве. Конечно, при определенном образе жизни, но – можно. Да ведь это и неудивительно – то, что Бог никого не обделил. Евангельское слово ко всем обращено, и потому закономерно, что все высшие духовные цели достижимы на каждом месте – на том, куда тебя Господь поместил. Достаточно вспомнить житие святого Иоанна Русского.

Если человек там, куда его Промысл Божий поместил, будет делать все, что от него Господь ожидает, если доверенный ему участок он возделает, то Бог Сам возведет его на следующую ступень духовного роста. Опыт огромного числа людей показывает, что Господь всегда откликается на наши духовные усилия, хотя, быть может, не сразу, а в Ему Одному известное время. Ответы приходят в виде событий: ситуация вдруг меняется, человека переводят в другое место, или встречается тот, кто разрешает насущные вопросы, или через книгу дается нужное вразумление. А может быть, надолго останемся там, где мы есть, если это ( нам полезно).