Коротка ночь после долгой монастырской всенощной... А с раннего утра уже снова вливаются волны молящихся в ограду монастыря... К поздней литургии в Успенском соборе, где служба архиерейская, уже вся площадь в ограде и за оградой залита толпами богомольцев. Из ближайших сел пришли разодетые праздничные крестьяне, пришли только отстоять обедню и увидать крестный ход со святыми мощами... От нового наплыва стало еще люднее...
Солнце уже высоко взбирается в небо, щедро золотя зеленые верхушки сосен, жарко припекает на площадках, на ступенях храма... Ярко блестят на солнышке пестрые ткани деревенского люда, красуются нарядные тамбовки... Всякого народа довольно, спешно забираются просфоры в просфорной, тянутся со свечами, свечи притекают к св. Раке Преподобного тысячами, вереницею тянутся озабоченные, молитвенно хлопотливые богомольцы с строгими лицами к алтарю, с просфорами, с поминаниями, и отливают встречной волной те, что уже справили потребное, отыскивают местечко встать и помолиться. Отовсюду подымаются руки с грудами свеч, шепчут уста: "К Преподобному"... Служба уже давно началась. Плотнее сгущаются ряды молящихся, теснее надвигаются плечи к плечам, так что с усилием подымается рука перекреститься. Тесно очень, но пробраться везде можно, порядок как-то держится. Иные богомольцы тут же, в храме, и котомки свои кладут под ноги, все у них тут с собой... На ступенях храма и далеко по монастырскому двору все богомольцы стоят и, притомившись, сидят. Сморившись от пекла, привалятся где-нибудь на лугу и тихонько шепчутся о чем-то... Но настроение и в ограде почти как в храме, чувствуется, что тут около идет великое служение, и те, что здесь, неустроившиеся, всем настроением душ своих там, на праздничной службе: нет-нет перекрестятся. Выходящих иногда спросят, где идет служба, далеко ли Евангелие...
Вот, очертив собой широкий пояс вокруг собора, стоят хоругвеносцы, мужички тоже по-праздничному приодеты, ждут долгую службу крестного хода со святыми мощами... Там раздают какие-то листки, миссионерские. Вот на нижней ступеньке, с южной стороны собора, в толпе сидит старушка, полны руки листков этих, вся благостная, довольная. Подсел к ней, не очень старая.
"Откудова?"
Называет село ближнее.
"Все село наше здесь, дома почитай одни дети малые да старики старые остались. А то все здесь..."
С листочками прошли, потянулась и еще взяла.
"Да у тебя и так много их".
И смотрю, все листки одинаковые, "о штунде".
"Зачем тебе - ведь все они, вот эти, про одно".
"А что-же, что с того, у нас на селе ребята грамотные, и-и, мигом расхватывают!"
И ласково, ласково так улыбается, сияющая, предвкушает видно, как раздаривать будет листочки-то... Но по моей просьбе дала все-таки один листочек другой женщине, у которой ничего не оказалось.
Заговорили около нас о том, что свечи, которые передают к Преподобному, монах, стоящий у раки, быть может, не зажигает даже... Много их очень. И так горько говорилось, однако без возмущения, не хотелось сетовать, осудить: примиряется смиренное сердце, если ничего не поделаешь, не уместиться ведь всем-то...
С этою, как и с той, как со всякой-то тут народной песчинкой, вольно, близко как-то вместе чувствуется; легко, непринужденно просто так говорится и молчится об одном. Близость святыни и то, что мы у великого праздника Преподобного удостоились быть, - от этого теплится сердце умилением, какою-то невыговариваемой лаской, большой-большой, и, в чем-то, - безмерно большим же, общем, - роднящей нас всех и объединяющей... Говорили о разном, о здешнем больше всего. Рассказывали про какую-то скитницу, что живет в лесу, в сторону "дальней пустынки", скрывается от людей, а много ходят к ней народу, в окна заглядывают, деньги кладут. Завидит людей, - уйдет - строгая... Рассказывают, не раз отсылали ее отсюда, серчают монахи саровские. В дальние края засылали. А не успеют проводники возвратиться обратно, а она, матушка, уже вперед их здесь. Так и отбилась... Поминали про отца Анатолия, старца-затворника, давно здесь в монастыре в полном затворе подвизается. Ход к нему прямо против собора. Видеть не видит его народ, а записочки с именами, с просьбой о ком помолиться, передают келейнику. Про Пашу, Саровскую юродивую, случаи рассказывают. Про бесноватую, что на крик кричала, по-собачьи лаяла перед причастием, за обедней, а как причастили ее, затихла и теперь вот лежит, как мертвая, не шелохнется... Что-то будет с ней?
Не попавший в собор народ растекается около храма. За алтарем собора гробницы подвижников саровских, строителей обители, игуменов монастыря. Покоятся они под тяжелыми чугунными плитами. У алтаря же собора, с южной стороны, крытая стеклянная галерейка. Здесь место, где был погребен отец Серафим, могилка его. Внутри галереи сохраняется в целости могильный памятник над местом погребения, рядом с плитой над могилкой схимонаха Марка, подвижника, пришедшего сюда ранее святого Серафима. Этот Марк, вместе с пустынниками саровскими Назарием и Досифеем, возбудил ревность в душе юного Прохора уединиться, по их примеру, в сокровенную кущу лесов саровских. Самый склеп огорожен стеклянною стеной, сюда по каменной лесенке спускаешься вниз. Здесь хранится гроб-колода, выдолбленная из дуба, что стояла в сенях келейки затворника. В нем до открытия мощей почивало тело святого Серафима. Волна народных молитвований непрерывно притекает сюда. Здесь, наверху, на могиле схимонаха Марка, служатся панихиды, как у святых Мощей только молебны.
Если от Успенского собора пройти в противоположную входным воротам сторону, выйдем через восточные выходные ворота монастырскаго двора. При выходе, налево, вниз по широкой лестнице спустимся к храму св. Иоанна Предтечи. Храм большой, старинный. Обычно здесь служится ранняя обедня. Отстояв ее, богомольцы идут в пещеры. Прямо против храма св.Иоанна Предтечи пещеры эти, очень древние, история их даже и не установлена. Говорят, они существовали еще до основания Саровской пустыни, а пустынь основана в 1705 году. В пещерах церковка, во имя Киево-Печерских чудотворцев. И самая-то эта церковка очень, очень древняя, сооружена усердием дочерей Алексея Михайловича, царевен Марии и Феодосии в 1711 году. В 1780 году была перестроена... Служба бывает здесь только в день памяти Печерских чудотворцев. Вероятно, кроме самих служителей алтаря никому не приходится присутствовать на службе, пещеры узкие, трудно разойтись... Богомольцев едва ли пускают... А много духовного наслаждения, неизъяснимой глуби духовной выпало бы на долю того счастливца, которому привелось бы отстоять здесь всенощную...
Эта подземная церковка, говорят, на глубине девяти сажен приходится как раз под престолом Успения Пресвятой Богородицы, и отсюда, из алтаря Печерских чудотворцев, проделано узкое колодцеобразное отверстие, сообщающее его с алтарем Успенского Собора. Трогательно это соединение мрачной подземной церковки с надземной, залитой дневным светом и земной роскошью, соборною церковью. Глубокий, красивый символ всей истории здешних святых мест. Из безвестной теми ночной, из туманной дали веков отделясь, вырисовывается в неясных очертаниях, из глубин сокровенного подвижничества выдвигаясь, принимая более и более определенные абрисы, становится, наконец, видимою средь бела света Святая Обитель. И вот, украшенная величавым зданием на земле, является миру в святом венце преподобного Серафима, прославляется житием всехвальным, прославленным чудесами и почиванием во святых мощах останков его. Тайные дела этих мест стали воистину явными. Выведенная Господним водительством из-под спуда, стала святыня на вершине горы. "Вы есть свет мира: не может град укрыться верху горы стоя" (Матф. 5, 14).
Пещеры, как все такие подвижнические пещеры, как Киевские...Грунт каменистый, из слабого рыхлого камня, тронуть ногтем - легко подается. Узкие, низкие своды. Высоким из нас приходится нагибаться. Идем партией богомольцев. Как всегда, впереди монах-водитель. Там и тут объяснения дает. В нашей партии какие-то знакомцы этого монаха, земляки, из своих мест, потому-то проводит он нас особенно старательно, не сокращая путь, без торопливости, останавливаясь и давая пояснения. Изредка земляков спросит о своем, о их житье-бытье. Ворвется струя от людского, человеческого мира, и опять идем среди узких келий отшельников, где трудно заворачиваться всей вереницей богомольцев, неловко сталкиваемся, кое-кто отстает. Заботливый водитель окрикивает, поджидает... Идем, как водится, с горящими свечами у всех в руках, у монаха целый пук свечей. Колеблется, дрожит, разбрызгивается робкими полосками свет по мрачным, влажно холодным стенам, боязливо притрогивается к ним и уныло проползает за любопытствующими чужими людьми дальше и дальше в таящуюся во мраке и холоде пещерную глубь. Показывали простые заржавленные железные кресты, большие, тяжелые ржавые вериги, шапку из толстых железных палок, крестообразно скрещивающихся, весом пуда два; говорили, что преподобного Серафима шапка. Приложил эту шапку монах каждому к голове - холодно от железа. Еле держит обеими руками шапку эту монах. Потрогали посетители, подивились, дальше пошли, кое-кто вздыхал, боязливо оглядываясь... Чувство какой-то странной, мучительно страшной Отчужденности, особенного испуганного изумления и потом стыда несмелого все не покидает... Плоть наша, душа человеческая, любящая солнце, свет, краски, многоцветную ширь и даль земли, - сопротивляется, стонет, ворчливо жалобится. Несмотря на все доводы сокрушенного духа, самое тело в нас, наша дебелость восстает и, напуганная жутью, трепещет, вопрошая: зачем, зачем так надо уходить сюда, в подземную, мрачную, сырую и холодную глубину пустынных пещер, залезать сюда, в эти тесные и узкие щели: "широки врата и просторен путь, ведущие в погибель, и многие идут им", но - "тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и не многие находят их"...
Опять вспомнились мне давние сны детских лет о смерти и теснотах перехода в вечность. Плоть, немощная, стенает; дух же восхищается, молитвенно припадая к стопам иноков безымянных, чуя здесь смиренным смущением неизъяснимую сладость о Сладчайшем Иисусе и высоту подвигов предивных и преславных.
Иисусе Сладчайший, спаси нас!..
Непередаваемо странно чувствовалось, когда вышли из пещер к жаркому июльскому солнцу, а оно делает свое дело, все выше подымаясь, все жарче припекая.
Возвращаемся снова к Успенскому собору. Архиерейская служба долго длится. Много исходили, а вернулись перед чтением Евангелия.
Вокруг собора еще люднее стало; частью прибыли, частью истомленные духотой в храме высыпали на воздух... Много нужно сил, чтобы, побеждая тесноту, трудность дыхания и сдавленность во всех членах, устоять в храме. Силы ослабли в трудностях пути без сна и отдыха. А оставаться наружи, быть, хотя около, но в отдалении службы, становится грустно как-то, словно из-за стеклышка смотришь на праздничный свет... С детства крепко это чувство потускнелости цветов праздничного дня, когда не случится попасть к обедне... Как будто все так; заигравшись, забудешься, а в душе нет-нет, да потускнеет все вдруг, недостает чего-то, пропущено и уже не вернуть.
После окончания литургии и молебна торжественный крестный ход со святыми Мощами Преподобного Серафима вокруг Успенского собора... Великое и славное торжество Саровской обители бывает однажды в год... Ждут его, приготовляются, заранее умиленные, растроганные. Многие пришли из деревень и томятся, не попав в храм, длинную службу на солнечном припеке, чтобы только увидать одно это. И вот высочайший момент праздника приближается... Архиерей в слове своем, житейски-деловом, призывал к смиренному упорядочению благочестивой горячности, указывал на многотысячную толпу, просил хранить порядок... При выходе сам руководит движением толпы из храма, приказывая словами и рукой одной стороне богомольцев направляться к выходу, другой оставаться на месте. Могучим голосом своим уверенный, властный владыка, на самом деле, ведет молящихся. И видный, строгий, величавый вырисовывался в толпе истинным владыкою ее, вокруг него мужички, тамбовки нарядные, - доверчивые, предавшиеся. Преосвященный, такой близкий им, народный и вместе торжественно строгий, церковно-величественный, легко управляется с народом, упорядочивает движущиеся массы...
Вот из толпы женщины бросают чистые полотенца, должно быть, свои самотканые, на покрывало святых Мощей, полотенца развиваются в воздухе, иные попадают на место назначения, другие попадают под ноги движущимся массам. По ним проходит процессия, но и это не плохо для обладательниц их. Некоторые ловят полотенца в толпе и заботливо передают дальше... Движутся волнующиеся толпы молящегося люда, красиво возглавляемого духовенством, богато представленным, с образами и хоругвями, с торжественным пением, а над всей этой пестро-красочной, узорчато-плотяной массой земной, но устремленной к небесному, подняты святые Мощи Чудотворца Серафима; святая плоть над плотью нашею при ярком солнце, под лазурью небес, - разве об этом можно сказать какими-то словами: слов не подыскать - нет таких слов...